Виталий Полищук - И на этом все… Монасюк А. В. – Из хроник жизни – невероятной и многообразной

Это уже напоминало что-то из области то ли балета, то ли художественной гимнастики.

Последний куплет мы исполнили на два голоса, а девочки, схватив маракасы, теперь, стоя на месте, изгибались и встряхивали ими.

«Девочка-девчоночка…» – припев подхватили наши одноклассники, к ним присоединились подошедшие после 19-часового киносеанса ребята их параллельных классов, и когда мы закончили, нам жали ладоши, раздавались поздравления, возгласы: «Когда в школе споете?»

Я залез на сидение скамейки и объявил:

– Для выпускников этого года! Мы готовим концерт, с которым собираемся выступить во время выпускного бала!

Раздались выкрики, свист – в общем, победа наша была полной!

Но мне для реализации моего стратегического плана нужно было такого же уровня признание со стороны райкома ВЛКСМ.

Уже когда все расходились, ко мне подошла Жанна Игоревна и незаметно сунула в руку записку.

Дома я записку прочитал. Жанна писала:

ТОЛЯ!

В ВОСКРЕСЕНЬЕ ПРИВЕДИ КО МНЕ СВОИХ ДЕВОЧЕК, Я ПОКАЖУ ИМ КОЕ-ЧТО. ОНИ У ВАС – УМНИЧКИ, БЕЗУСЛОВНО ТАЛАНТЛИВЫ, НО ПОКА ПРОСТО МНОГОГО НЕ ЗНАЮТ.

А НАШ ТРАДИЦИОННЫЙ ОБЕД СОСТОИТСЯ, ПРОСТО ЧУТЬ ПОЗЖЕ!

Ж.

А через день – это была суббота, наконец-то произошло то, ради чего я вывел на Бродвей нашу «пятерку».

Мы даже не начали петь, а Гемаюн уже шепнул мне: «Гоша Герлах в дверях исполкома стоит! А за углом опять Варька спряталась!»

И я объявил «Сиреневый туман!», а потом шепнул своим ребятам:

– Все, сегодня работаем на комсомол!»

Мы спели «Сиреневый туман», потом «Гренаду», а после Окуджавскую «Во дворе, где каждый вечер все играла радиола…»

Скоро Герлах приблизился к нам, в это время я объявил «Сережку с Малой Бронной», и мы запели. А когда закончили – Гоша стоял уже в первом ряду – одноклассники уважительно потеснились, давая место первому секретарь райкома комсомола.

И тогда я начал вступление следующей песни речитативом:

Я разделял строфы гитарным аккордом, проводя пальцами по струнам сверху вниз. Моцарт чуть слышно «намечал» мелодию.

А я, сделав двухсекундную паузу, запел сильно, но с душой:

Девочки двигались меланхолично, легкими движениями корпуса подчеркивая печаль и грусть, которые содержались в словах.

Когда мы закончили, Гоша (ну, точнее Григорий Иванович, но в районе молодежь называла его именно Гошей) спросил меня:

– Анатолий, кажется? Толя, а что это за песня? Я как-то не слышал ее раньше…

– Это фольклор, знаете, после окончания войны многие пленные побоялись сразу вернуться на родину. И долго мыкались потом, но все равно почти все вернулись. Вот они и привезли с собой эту песню. Это – тоска, тоска по нашей России!

– Понятно… Надо бы вас как-то использовать, что ли…

Он сам подставился, я лишь воспользовался этим.

– У нас, 11 «В», есть к вам предложение. Мы хотели бы 9 мая сделать подарок нашим фронтовикам…

Гоша насторожился и «сделал стойку», а мои одноклассники зашумели – какой там подарок, ничего мы не знаем, и вообще, ты, Анатоль Васильич, офигел совсем, блин…

И Миута со своим языком чуть все не испортил, подчеркивая:

– Толя, ты чо, блин… Какой подарок?

– Григорий Иванович! – Я обращался к Гоше, а Валерку больно ткнул локтем в бок – заткнись, мол! – Я окончательно все утрясу и послезавтра зайду к вам! С программой и всеми текстами песен! Хорошо?

– Буду ждать, Анатолий! Кажется, Монасюк?

– Так точно! – я шутейно поднес ладонь к виску!

А он поддержал шутку, ответив:

– К пустой голове – что?

– Шляпу нужно подобрать! – это вмешались в разговор ехидны-девчонки: как же, их забыли!

Гоша засмеялся, пожал мне руку, сказал всем: «Пока!», а я объявил:

– И в заключение – «Цыган!»

И мы заиграли, затанцевали и запели, выкладываясь, а зрители стали в такт хлопать, поддерживая нас.

И так далее…

Перед последним куплетом Бульдозер выдал проигрыш цыганским перебором, а Моцарт принялся «рвать» меха баяна!

Кажется, у нас в крови появился избыток адреналина!

И я сказал Гемаюну:

– Веди, Санек, сюда Рукавишникову, чего она там одна мерзнет!

И сняв пиджак, накинул его на зябко перебирающую плечиками Валюху.

А Галке тут же отдал свой пиджак Миута.

И скоро мы шли по нашей Кучеровых домой! Мою гитару нес Гемаюн, а мы с Варварой немного остали.

Когда ее за руку подвел ко мне Сашка, я не сказал ей ни слова. Просто снял пиджак с Валюхи, сказав Гемаюну, чтобы он поделился одеждой с сестрой, а свой пиджак набросил на плечи Вари.

Когда потом мы шли от железнодорожных путей по пустому шоссе к ее дому, в Заготзерно, она взяла меня под руку и тесно прижалась ко мне плечом. А я приобнял ее. Так мы и шли до ее дома, а потом, не сговариваясь, сели на лавочку у калитки, и принялись целоваться.

Варька не умела целоваться, и все равно жадно хватала теплыми губами мои, а я прижимал ее к себе и думал – как долго еще нужно ждать, пока эта девочка не станет моей. Вся, полностью…

– Толь, ты прости меня… – шептала она.

– Ладно, ладно, Рукавишникова, так же шепотом отвечал ей я. – Запах духов хоть приятный был?