Иван Алексеев - Засечная черта

— Скажи, Лось, а почему у всех ваших дружинников шапки зеленые, а у тебя — черная?

— Не может быть! — изумился Лось. Особник снял берет и принялся пристально его разглядывать в свете костра, как будто увидел впервые.

— И вправду черный, — с неподдельным удивлением в голосе произнес он и, изобразив затем глубокое раздумье, изрек: — Наверное, зеленых на всех не хватило.

До Ванятки не сразу, но дошло, что дружинник не собирается отвечать на его вопрос, а просто шутит, изображая недотепу. Впрочем, практически все поморские дружинники, лихие в бою, ловкие и умелые, почему-то при разговорах с посторонними всегда выглядели недоумками и у них толком ничего нельзя было узнать, кроме того, что они считали нужным рассказать сами. И еще они, в отличие от других воинов, никогда не хвастались своими подвигами, нисколько не выдуманными, а вполне реальными. Все эти загадки пробуждали в Ванятке острейшее любопытство, так и не находившее удовлетворения.

— Ты, малец, чем языком-то впустую молоть, лучше бы кашу помешал, — слегка укорил товарища более опытный и понимающий Никита. — Да попробуй, не готова ли, а то пригорит. Я мясо переверну, а ты, Ермолай, травяной сбор закладывай, видишь, вон котелок уже булькает.

Ужинали они также в полном молчании. Да Ванятке было и не до разговоров. Он всей душой отдался восхитительному процессу приема пищи и даже не заметил, что старшие товарищи подкладывали ему гораздо большие порции, чем себе. И лишь когда трапеза была окончена и каждый, насытившись, разлегся поудобнее на седлах, попонах и тулупах, Никита, налив очередную порцию ароматного взвара, сделал уже ленивый глоток, отставил дымящуюся паром кружку и вновь спросил ночного гостя:

— Так почто ты по степи-то рыскал, Лось?

— Попрощаться хотел с вами и с другими станичниками, что в сторожевых разъездах находятся. Да и просьба у меня одна есть.

— Попрощаться? — Никита от удивления сел, уставился пристально на дружинника. — Так до глубоких снегов еще почитай месяца три!

— Перебрасывают нас, да и другие войска, в Ливонию, под Ревель. Там как раз болота замерзнут вскоре, самые бои-то и начнутся.

— А здесь, на степной Украине, кто же будет Засечную черту оборонять? Ведь сколько раз за лето наши дальние дозоры сакму видывали!

— Вот именно, — Лось покачал головой задумчиво, не то с осуждением, не то с грустью и недоумением. — Следы многотысячной конницы, то бишь сакму по-ихнему, видать-то мы видывали и сообщали тут же, куда положено. Вплоть до государя, наверное, вести во весь опор неслись... А набегов-то и не было.

— Так и слава Богу, что не было! — воскликнул Никита, искренне не понимая, почему собеседник озабочен этим обстоятельством. — В чем тут беда?

— А в том, что в это время войска наши в Ливонии били в хвост и в гриву, нанося неслыханный урон государевой чести. А здесь, на Засечной черте, десятки полков прохлаждались, под солнышком пузо грели в бездействии. Так что теперь государь старшинам станичников не верит, именуя их трусами и предателями, которые нарочно его пугают выдуманными ханскими набегами, чтобы самим спокойно да вольготно жилось на изобильных припасах да на щедром жалованье. И даже хуже молва пошла. Дескать, станичники с воеводами мзду от поляков и литовцев имеют, вот и распускают пустые слухи про крымские набеги, чтобы отвлечь наши войска от Ливонской войны. Государь наш, как известно, на расправу скор, и многие воеводские головы уже с плеч снесены, — Лось не выдержал спокойного и бесстрастного тона, голос его дрогнул, зазвенел. — За то, что набегов в это лето не было!

Никита вскочил, зашагал взад-вперед перед костром, сжимая и разжимая кулаки и бормоча что-то нечленораздельное. Ванятка растерянно хлопал глазами и повторял, по-детски шмыгая носом:

— Дяденьки, как же так? Как же так?

Даже обычно молчаливый Ермолай витиевато выругался непонятно в чей адрес. То ли крымскому хану досталось, то ли собственному царю.

Никита наконец сел, отдышался, хлебнул еще не остывшего взвару, вновь уставился на Лося и произнес требовательно:

— Ну так и что ж теперь?..

Лось некоторое время молчал в задумчивости. Он был опытный особник, то есть боец особой сотни дружины тайного Лесного Стана — разведчик и контрразведчик в одном лице, и комбинацию вражеских спецслужб, изящно и благородно именовавших себя «рыцарями плаща и кинжала», по компрометации русских воевод и пограничников считал блестящей и беспроигрышной. А противопоставить этому было нечего! Конечно, и особая сотня Лесного Стана, и русский Посольский приказ имели за границей довольно неплохие возможности по сбору разведданных. Только вот реализовывать эту информацию, часто добытую ценой собственной жизни, было некому. Государь либо не верил нашим разведчикам, либо воспринимал их донесения с точностью до наоборот. Зато царь свято верил в собственную непогрешимость и прозорливость, считал себя непревзойденным политиком. И сейчас, предложив молодому турецкому султану выгодный, с точки зрения царя, союз против Европы, Иван Васильевич был убежден, что тот клюнет на заманчивую приманку и сможет обуздать набеги на Русь крымского хана, подчиненного Османской империи, в обмен на клятвенные обещания царя не допустить крестового похода.

И отсутствие набегов в это лето — случай, надо сказать, редчайший, — конечно же, лишний раз убедило Ивана Васильевича в собственной гениальной непогрешимости. Он сделал из султана союзника! А все, кто смел заикаться о коварстве турок, вынашивающих далеко идущие планы по захвату Руси, объявлялись врагами и шли на плаху... И эта сакма — ложные следы готовящегося набега. Если турки с крымцами просто решили усыпить бдительность царя, то вполне достаточно было бы просто переждать одно лето и добиться тем самым, чтобы войска с Засечной черты были переброшены в Ливонию. Зачем в таком случае было впустую гонять по степи многотысячную конницу? Вывод напрашивался сам собой: затем, чтобы царь перестал верить донесениям сторожевых разъездов, станичных старшин и воевод, отвечавших за оборону Руси от Дикого Поля. Про них заодно распустили слух, что они подкуплены поляками и литовцами. Коварный план врага удался на славу. Только вот оставался все же один вопрос: султан действовал самостоятельно или по сговору с западными противниками Руси? В последнем случае все обстояло бы намного хуже и требовало бы иных мер противодействия. Но у особников Лесного Стана пока не было ответа на этот вопрос.

— Теперь наши войска уходят с Засечной черты, а царь ведет с турецким султаном дружественную переписку и именует того своим братом.

— Откуда ты-то все это знаешь, Лось? — с явным сомнением в голосе вдруг спросил Ермолай, молчавший до сего момента.