Андрей Муравьев - Меч на ладонях

Кто бы ни командовал атакой, это был не архиепископ. Тот бы обязательно поднял свой личный штандарт: архиепископскую корону над гербом Милана. Но то, что войско именно из этого города, ни у кого уже не вызывало сомнений.

– Эй, Захар! Как Костя? – прокричал Горовой.

За все еще находившимся в прострации Малышевым ухаживали Сомохов и пара подбежавших после победы дворовых девок. Захар пожал плечами: что сказать? Жив – это точно. Остальное под вопросом.

Улугбек Карлович крикнул в ответ:

– Сломана кость… А может, просто ушиб сильный. Жить будет!

Рыцарь удовлетворенно кивнул головой – не хватало только потерять товарища в местных разборках.

– Захар! Бери винтовку и сюда! – В голове Горового начал складываться план помощи городку.

Пригодько птицей взлетел по узкой лестнице наверх.

– Чего?

– Ничего, а «слушаюсь, ваш бродь!..» – по старой памяти начал распекать подъесаул, но в последний момент сдержался. – Слухай сюды. Виш того павлина в красном плаще?

Горовой ткнул пальцем в командира миланцев.

– Ну, вижу.

– Без ну, я те не кобыла, ты меня не запряг! – опять вспылил заведенный боем казак, но сдержался. – Знимешь одной кулей?

Сибиряк пожал плечами:

– Могу и одной. – Он положил ствол винтовки на край бойницы. – Ну, я стреляю?

Рыцарь схватил его за руку:

– Погодь! Я спрабую того знаменосца падстрэлить. Трэба разом.

Они оба прицелились.

Находившиеся вокруг лучники, увидев, что благородные снова начинают колдовать, побросали все и сгрудились посмотреть.

– А ну, брысь! Делом займитесь! – рявкнул на них подъесаул. Стрелков как ветром сдуло.

– Насчет «три», – тихо шепнул казак. – Раз, два…

Два выстрела слились в один. Пули ударили в свои цели. Командир миланцев неловко кувырнулся с коня, стоявший за ним знаменосец заплясал в седле, лошадь под ним встала на дыбы, жалобно заржала и галопом понеслась вдоль стены в сторону леса.

– О-ба… змазал, – печально констатировал казак, наблюдая, как взбесившееся от полученной пули животное уносит своего всадника все дальше от городских стен.

Но результат превзошел все ожидания. Падение командира и быстрая ретирада знамени врага вызвали взрыв ликования среди оборонявшихся. Зато выстроенные для последней атаки тяжелые кавалеристы противника были явно смущены. До основной массы штурмовавших добрались самые быстроногие из тех, кто бежал от колдовства из-под стен замка, что внесло свою долю смятения. Многие лучники, а затем и пехотинцы, услышав страшные истории от своих товарищей, начали отставать от идущих на приступ колонн и посматривать через плечо на возвышающийся в тылу замок чернокнижников и христопродавцев, способных призывать гром на добрых христиан.

Один из рыцарей миланского войска выехал вперед и попробовал взять командование в свои руки.

– Этого сможешь? – Горовой кивнул в сторону нового командира.

Захар молча припал к винтовке.

Из-за шума боя выстрелы были практически не слышны в городке, поэтому, когда очередной командир миланцев рухнул под ноги своей лошади без всякого видимого вмешательства кого бы то ни было, нервы у атаковавших начали сдавать. Одно дело – честная рубка, прямая стрела, совсем другое – колдовская смерть от грома с неба.

Рыцари начали понемногу отъезжать от замка, прикрываясь от взгляда «колдунов» рядами простых копейщиков и пехотой. Но когда третий из них после очередного выстрела бывшего промысловика вывалился из седла, не выдержали все. Понукая дорогих боевых коней, благородные сеньоры устремились к близкому лесу, у кромки которого выпутывался из стремян павшего наконец-то коня знаменосец воинства. Следом начали отходить тяжелые конные копейщики.

Новый крик радости окончательно деморализовал толпившуюся у стен города пехоту. Защитники сбросили на мерно лупивший в ворота таран здоровенный валун, легко пробивший крышу осадного устройства и выломавший стойку, к которой и было привязано бревно тарана. Следом на дырку в крыше тарана со стены вылили котел кипятка, что вызвало жуткий вой у попробовавших поднять бревно добровольцев.

…Это не было бегством. Просто, не видя ни вождя, ни тяжелой кавалерии, пехота перестала лезть на стены и начала отходить к знакомому знамени, к которому уже переместились и всадники, и те миланцы, которые пробовали атаковать замок. Из-под городка отходили грамотно, прикрываясь щитами и забирая раненых и убитых. Обескровленные защитники Ги даже не пробовали сделать вылазку. Только некоторые пустили вслед агрессорам пару стрел.

Город выстоял чудом. Но выстоял. Штурм владений баронессы был на сегодня отбит. Вот только каждый из жителей мысленно задавал себе один и тот же вопрос: надолго ли?

Вечером пожаловали парламентеры.

После трепки, заданной напавшим у замка, и неудачного штурма городских стен войско миланского архиепископа расположилось лагерем у самого края леса, подступавшего к Ги с северной стороны. Пехота валила деревья, рыла земляной вал, вкапывала в землю колья, вытесанные из коротких бревен. Слуги рыцарей устанавливали шесты и натягивали тенты, вознося под кроны деревьев шатры для благородного сословия. Тут и там потянулись к темному небу первые дымы походных костров. Благостность картины портили только истошные вопли со стороны нескольких кибиток с серыми шатрами: приехавшие с войском костоправы штопали раны тем раненым счастливчикам, которых сумели их товарищи унести от стен города и замка. Эскулапы миланской школы вырезали наконечники стрел, сшивали порезы и рваные раны, вставляли на место вывернутые суставы и накладывали лубки на переломы. Тут же пускали плохую кровь тем, у кого уже начался жар, – это было единственное средство, применявшееся при борьбе с возможным заражением крови. Часть клиентов местной походной медицины умрет в течение двух дней, еще часть – в ближайшую неделю от гангрены и сепсиса, самые крепкие выживут, чтобы когда-нибудь горделиво говорить о том, как воевали под флагом миланского архиепископа.

Приходу парламентера предшествовал звонкий звук трубы, потом всадник с белым флагом подскакал к городским воротам для того, чтобы обсудить условия встречи сторон: кто, о чем и где будет вести переговоры. Новый командир миланского войска не решался подходить к стенам Ги. К замку, оборону которого держали колдуны, способные поражать христиан громом, никто даже не приближался.

Через полчаса дверь в воротах города слегка приоткрылась, выпуская наружу двух всадников. Встреча была оговорена ровно посередине между воротами и лагерем. Четыре факела, воткнутые в землю, обозначали углы площадки, на которой должна была решаться судьба кампании.