Алексей Шепелёв - Другая Грань. Часть 1. Гости Вейтары

— Что угодно господам? — почтительно поклонился он перед столом, где сидели хозяева. Может, конечно, господ-то тут и нет, и с пришедших за глаза хватит обращения «почтенные», но немного лести никогда не вредило делу. Каждому приятно, когда его величают по благородному.

— Вот что, почтеннейший, — ответил ему молодой темноволосый парень, сидевший напротив юноши. — Дай-ка нам югурта, хлеба с сыром и молока. А этим, — он кивнул на рабский стол, — принеси тоже югурта и хлеба.

Парень говорил на торопийском языке, говорил правильно и бегло, видимо сам был родом из этих мест.

— Может, господа вина желают? — поинтересовался хозяин харчевни.

— Вина? Ещё утро не кончилось, а ты нам вина предлагаешь. Совсем ума лишился?

— Простите, благородные господа.

— Давай, неси еду быстрее. Мы спешим.

Хозяин поспешил на кухню. Господам всегда виднее. Хоть и на дворе давно уже время к полудню, но, если господам угодно, пусть будет утро. У Ралиоса не убудет. Главное, чтобы путники остались довольны и щедро расплатились. А коли им хочется откушать быстро — так это не сложно. Всё, что они желали получить на стол, на кухне имелось. Разве что, молока было маловато. Господам-то хватит, а вот рабам…

— Мирва, сбегай-ка до бабки Рении, принеси кувшин овечьего молока. Скажи, я потом расплачусь.

Собрав еду на большой деревянный поднос, хозяин поспешил к нетерпеливым благородным гостям.

— Скажи-ка, почтенный, — обратился к нему тот же самый парень. — А что, караваны из Плескова сегодня проходили?

— Проходили, было дело. Сначала невольников в Альдабру гнали, потом и с товарами купцы проехали.

— Не останавливались здесь?

— А чего они тут забыли? Мы же, благородный господин, почитай, около самого города живем. И двух лин до Плескова-то не будет.

— Понятно. Стало быть, только прошли и ничего более?

— Ничего, господин. Прошли и прошли.

— Ладно. Ты вот что… Яйца куриные у тебя, наверное, имеются?

— Как не быть.

— Ты вот что, принеси-ка рабам с десяточек. Сырых, понятное дело.

Хозяин только крякнул от удивления. Чудные господа, право слово. Если каждый будет своих рабов кормить югуртом да куриными яйцами, да отпаивать овечьим молоком, то желающих пожить в такой неволе найдется немало. Нет, конечно, не его это дело, господин в своих рабах волен и никто ему не указ. Хочет — молоком поит, хочет — живыми в землю закопает. А всё же — чудные господа… Ишь как залопотали по-своему, югурта попробовав. И называют его как-то чудно…

— Так это почти как наш йогурт, — удивился Мирон, опробовав белую густую массу. Удивился на русском, чтобы трактирщик ненароком не понял.

Балис пожал плечами.

— Кстати, и называется похоже. Югурт — йогурт.

— А что такое — йогурт? — заинтересовался Саша.

— Знаешь, честно скажу, не знаю, как его делают. Только знаю, что из молока с добавлением фруктов. А продается повсеместно в маленьких пластиковых формочках. И рекламируется как идеальный завтрак, — попытался объяснить Нижниченко.

— Каких формочках? — не понял мальчишка.

— Пластиковых. Из пластмассы, её стали широко применять в середине двадцатого века.

Мальчишка огорченно вздохнул.

— Ты чего? — удивился Мирон.

— Обидно… Жизнь такая интересная… Столько всего было впереди… А я так ничего и не увидел…

— Так уж и ничего? Ты здесь такое видишь, чего никто из твоих современников и представить себе не мог.

— Нет, Мирон Павлинович, это другое, — убежденно сказал казачонок. — Там была моя жизнь, а теперь — как будто чужая. Всё время чувствую, что это всё должно быть не со мной, а с кем-то другим.

Балис незаметно вздрогнул. Сашка совершенно точно передал этими словами его ощущения. Ведь и ему казалось, что его жизнь закончилась тогда в январе девяносто первого в вильнюсской больнице. В тот момент, когда он в одну минуту потерял жену, дочь и ещё не рожденного сына. "У меня нет страны. У меня нет семьи. У меня теперь ничего не осталось". Кажется, так он сказал Огонькову, когда тот допытывался, что же всё-таки произошло в Вильнюсе в ту зимнюю ночь. Жизнь кончилась — но началась другая жизнь. Своя? Чужая?

— Глупости это, Саша, — решительно сказал Мирон. — Чужую жизнь прожить невозможно. Каждый живет свою жизнь, какие бы кульбиты она не выкидывала. Судьба изменилась — и сразу: "не моя жизнь". А в московской тюрьме сидеть в тринадцать лет — это твоя жизнь?

— В четырнадцать, — угрюмо подправил подросток.

— Огромная разница, — иронично прокомментировал Нижниченко. — А в разведку в отряде Шкуро ходить? Надо думать, отец твой по-другому себе твоё будущее представлял.

— Вы не видите разницы между разведкой у Шкуро и тем, где мы сейчас сидим?

— Принципиальной — не вижу. Для тебя в восемнадцатом гражданская война была такой же чужой, как и эта земля. Для меня мир в девяносто первом перевернулся. Для Балиса — тоже. Это главное. А остальное — декорации, они уже не так важны. Главное-то не в декорациях, а в сути.

— Ну, не видите — так и не видите, — проворчал мальчишка, склоняясь над миской. Продолжать разговор он явно был не настроен, и Мирон понял, что Сашка на него обиделся. Ну что же, дело житейское. Без мелких обид ни одно дело не обходится. Важно, чтобы они не перерастали в крупные, но, вроде как, эта опасность не грозила. Пусть помолчит, подумает. Сейчас парня лучше не дергать.

Завтрак завершился в тишине. Наромарт и Йеми, хотя и не могли понять этого разговора, но словно почувствовали, что лучше с расспросами не лезть, помолчать. Кагманец, впрочем, перекинулся ещё несколькими незначащими фразами с хозяином харчевни, когда расплачивался за завтрак. Так же в молчании расселись на своих скакунов и двинулись дальше. А уж во время скачки Мирону и Балису было и вовсе не до разговоров: всё внимание уходило на то, чтобы удержаться на спинах мулов.

Богатые тоже плачут. Только этого никто не видит. Потому что слезы надо прятать — иначе неприятностей будет ещё больше. Потому что дома у господина Августа Иоахима Альберта фон Стерлинга всегда всё хорошо. Или почти всегда. Лишь один раз за десять лет Анна могла плакать, не скрывая своих слёз: когда умерла мама.

Господин фон Стерлинг уже к тридцати годам стал Главным Финансовым Советником корпорации "Электрический мир" — одной из крупнейших компаний Вест-Федерации в области, как говорят взрослые, "высоких технологий". Он нежно любил свою жену Марию Селесту Альмиру. Счастливый отец двух сыновей, господин Август был несказанно обрадован, когда врачи сообщили, что третий его ребенок будет девочкой. Разумеется, он с радостью исполнил просьбу жены: отдохнуть неделю на принадлежащей им вилле на небольшом островке. Кто же мог знать, что налетит неожиданный, но неимоверно сильный ураган, который начисто отрежет их от мира на целых две недели? И как можно было предположить, что долгожданное дитя родится на два месяца раньше положенного срока?