Алексей Шепелёв - Другая Грань. Часть 2. Дети Вейтары

— Кеббан, — негромко позвал чёрный эльф.

Узник вскинул голову, оглядывая камеру безумным взглядом.

— Кто здесь? Кто зовёт меня? — пробормотал он хриплым шепотом.

Сомнений не оставалось: перед Наромартом был именно тот, кто ему нужен. Эльф шагнул в центр камеры, одновременно окутав свою фигуру волшебным огнём фиолетового цвета. Холодное свечение не приносило никакого физического вреда, зато безотказно действовало на нервы обитателей поверхности.

— Кеббан, пришло время ответить за свои грехи.

Работорговец инстинктивно отшатнулся, но сзади была стена, а колодка крепко держала ноги.

— Кто ты?

— Я тот, кто жаждет встречи с тобой, — Наромарт откинул капюшон плаща, при этом повернувшись так, чтобы купцу была лучше видна правая, сожженная половина его лица.

— Демон, — голос Кеббана был уже не хриплым, а каким-то свистящим. — Ты — демон… За мной пришел демон! — заорал он вдруг во всю глотку.

— Ты думаешь, кто-то здесь будет спасать тебя от демона? — как ни в чем ни бывало поинтересовался чёрный эльф. — Ты уже мертвец, Кеббан. Ты знаешь свой приговор: в канун ладильских календ тебя бросят в горящую печь. Или ты думаешь, что на этом всё кончится? Ты не веришь в богов, Кеббан?

— Я верю в богов, — жарко зашептал работорговец. — Я всегда приносил щедрые жертвы Келю, Аэлису, — он сглотнул, — Геру, Фи…

— Довольно, — властно прервал Наромарт. — Ты получишь то, что заслужил. Демоны Аэлиса уже приготовили тебе место не менее горячее, чем те врата, через которые ты войдёшь в их царство.

Купец жалобно заскулил.

— Но у тебя есть возможность облегчить свою участь.

— Что мне сделать? — если бы Кеббан мог, он бы пополз к ногам мрачного демона на животе, он бы целовал подол его черных одеяний, он бы… Но колодка держала его на месте.

— Ты, наверное, догадался, Кеббан, что пытался продать не простую девочку…

— Я проклинаю тот день, когда купил её, господин!

— Это тебя не спасёт.

— Но ты сказал, что я могу спастись. Я могу…

— Можешь. Вместе с девочкой ты купил ещё и мальчика…

— Да-да, конечно. Мальчишку. Мне продали их вместе.

— Что ты сделал с ним?

— Продал.

— Где? Когда? Кому?

— Здесь, в Альдабре и продал. Меро, командиру наёмников, которые охраняли наш караван.

— А зачем ему этот мальчишка?

— Я не знаю. Наверняка, он знает, кому продать его подороже, вот и купил.

Наромарт задумался. В словах купца был смысл.

— Куда караван пошел из Альдабры?

— В Плошт.

— А потом?

— Никакого «потом» не будет. В Плоште купцы должны распродать невольников. Если кто не сможет этого сделать, то дальше в путь отправится самостоятельно.

— Надеюсь, ты сказал мне правду.

— Правду, истинную правду. А теперь — помоги мне.

— Что? — изумился эльф.

— Помоги. Ты же обещал, что избавишь меня от страданий. Я честно ответил на твои вопросы…

Наромарт растерялся. Кеббан, безусловно, был мерзавцем и заслужил свою страшную участь. Более того, священник видел, что никакого раскаяния работорговец в действительности не испытывает. Отпусти его на волю и скажи, что он прощен — оглянуться не успеешь, как он уже окажется на дороге с новой партией невольников. Всё это было так, но сейчас, в камере, купец внушал не только омерзение, но и жалость. Человеческое возмездие карало не того уверенного в себе наглеца, что гнал на продажу караваны несчастных рабов, а сломленного, раздавленного человечишку.

К тому же, чёрный эльф на своей шкуре испытавший всю боль, которую причиняет огонь, не мог равнодушно смотреть на того, кому предстояло это вынести. Как бы не был виноват Кеббан, невозможно было обречь его на грядущие муки. На посмертную судьбу работорговца Наромарт не мог повлиять никаким образом, но от страданий на этом плане несчастного можно было спасти.

Фиолетовое свечение вокруг фигуры тёмного эльфа погасло.

— Ты просишь милости, Кеббан?

— Да, да, я прошу милости, — купец шептал торопливо и горячо. — Я её заслужил.

— Что ж, то, что ты заслужил, то ты и получишь.

Наромарт вытянул вперёд левую руку.

— Что ты хочешь сделать? — испуганно пролепетал узник.

— Оказать тебе милость, Кеббан. Ту, которую ты заслуживаешь.

Некромант произнес краткую формулу заклятья, и его кисть окружило мертвенное серебристое свечение. Купец инстинктивно отшатнулся.

— Нет! Я же всё рассказал!

Не произнося ни звука, эльф медленно приближался к работорговцу.

— Нет! Нет! Не-е-е-е-ет!

Затянутая в черную бархатную перчатку кисть руки Наромарта легонько коснулась груди человека. Кеббан почувствовал мертвящий холод. Крик замерз на его устах, тело дрогнуло и обмякло, голова упала на левое плечо. Чёрный эльф на всякий случай нажал пальцами у правой ключицы, пытаясь ощутить биение подключичной артерии, но ничего не почувствовал. Кеббан был мертв.

Трансформировавшись обратно в летучую мышь, Наромарт покинул камеру. Больше здесь ему было делать нечего. Да и не только в тюрьме, но и в городе…

А благородного сета и Йеми рабы домны Ветилны принесли в носилках в харчевню чуть ли за полночь, пьяных, можно сказать, в хлам. Балис и Мирон смогли оценить долю слуг, вынужденных нежно кантовать бесчувственные тела хозяев от дверей до ложа. Кроме того, совершенно неожиданно им пришлось ещё и устраивать на ночлег крупную ящерицу, присланную, как объяснил один из рабов "в подарок домне Анье". Хорошо ещё, к подарку прилагался украшенный бисером кожаный ошейник и поводок. Мысленно выматерившись, Мирон легонько потянул зверюгу на цепочке за собой. Та оказалась сообразительной, и пошла за ним на задних лапах, как-то особенно грустно моргая огромными золотистыми глазами. Нижниченко даже стало её немного жалко: рептилия ведь была ни в чём не виновата. Но и возится с ней тоже удовольствия не доставляло. В итоге, он не нашел ничего лучше, чем затолкнуть необычный подарок в комнату Наромарта. Во-первых, эльфу требовалось меньше времени на сон, а, во-вторых, кому, как не ему разбираться с нелюдями?

Тот, кто придумал стягивание головы, достоин сам умереть от этой пытки. Всего-то делов: кожаный ремешок, да небольшая палочка, но в руках умелого палача это орудие способно творить чудеса, а палач, похоже, был умелым. Голова буквально разрывалась на части от боли.

— Итак, признайся в преступлениях, которые ты гнусно творил против божественного Императора, — привычно бубнил допросчик.

Йеми даже не мог разглядеть того, кто это произнёс: в глазах мелькали разноцветные пятна.

— Я — благородный лагат Маркус Простина Паулус, — выдавил из себя кагманец. Язык едва шевелился в пересохшем рту. — Я моррит, и ты не имеешь права пытать меня без разрешения на то Императора.