Татьяна Ван - Театр тьмы [litres]

Профессор сидел в кресле и смотрел на альбом с фотографиями, который лежал перед ним. Со стойкостью воина он начал знакомить нас с первой жертвой вереницы загадочных преступлений.

– Однокурсники Эмили побаивались ее. Она знала все и обо всех. Откуда? Не понимал никто. Казалось, информация появляется у нее с неба. И все было правдой. Сестра не боялась писать критические заметки о политике, о первых лицах университета. На третьем курсе один из преподавателей, который некогда боготворил ее, грозил отчислением за статью о том, что принимал зачеты у многих девушек только после того, как трогал их за грудь. Нет ни одной статьи ее авторства в период учебы в университете, которой бы я не гордился. Да, прочитал их только после ее смерти, но… это не отменяет гениальности, которая таилась среди ее слов. Острый язык, критическое мышление и бесстрашие были главными козырями Эмили. Пока ее однокурсницы пытались перебороть стеснение перед интервью, Эмили просто шла и брала его.

– А что было потом? – спросила я.

– Она продолжала идти по карьерной лестнице. На втором курсе один из профессоров порекомендовал ее знакомому редактору в «Дейли мейл». В газете все были от нее в восторге – к ним пришел настоящий гуру слова! Она показала все, на что способна, и ее приняли на работу. Ну а потом началось то, что в конечном итоге стоило ей жизни. Сестра начала сутками пропадать на работе. И это совсем не означало, что она сидела в редакции и писала статьи. Нет. Эмили заинтересовалась криминалистикой и финансовыми махинациями. Наш отец работал в финансовой сфере. Видимо, это повлияло на мою сестру. Ее цепляло все, что было связано с воровством. И не мелким, а крупным. А это прямой путь в бездну.

– Не всегда, – заметила Джейн. – Я часто снимаю политиков на скамье подсудимых. И мне пока никто не угрожал.

Я даже не заметила, как наш напряженный разговор перешел почти в дружескую беседу. Теодор Томпсон буквально за пару минут превратился из ворчливого старика в интересного мужчину. Даже его семьдесят лет не бросались в глаза. Он говорил, как наш ровесник.

– Потому что ты фотографируешь их после того , как полиция нашла доказательства, – со знанием дела ответил профессор. – А Эмили это делала всегда до . Полиция ни сном ни духом, а она раз – и статья готова. У сестры было много знакомых, которые ей помогали. Тут звонок, там звонок. Так и складывалась картина. Когда я повзрослел и проанализировал работу сестры, понял, что она обладала навыками сыщика и актрисы.

– Актрисы? – не поняла я.

– Она могла обдурить любого – полицейского, управляющего банка, старушку, которая что-то где-то видела, но не говорила, что именно видела. Когда Эмили активно вливалась в журналистскую среду, я многого не понимал – возраст был не тот. Ну, знаете, подросток. Я смотрел на все из замочной скважины родительской квартиры. Разве мог видеть весь мир целиком? Нет, конечно. Мне была доступна только лестничная клетка и соседская дверь. Но я помню новости об ограблении поезда. Удивительный случай… вся страна стояла на ушах. Нации казалось, что это их обокрали, а не Королеву. Страна взревела.

– И ваша сестра решила разобраться в этом преступлении? – спросила Джейн с осторожностью.

– Да, – вздохнул профессор и горько ухмыльнулся. – Это была ее миссия – вычислить преступников. Эмили связалась со знакомыми полицейскими, которым поручили дело об ограблении, и стала, как сыщик, сопоставлять факты вместе с ними. В то время полиция ненавидела журналистов, но к Эмили они относились более благосклонно.

– Я читала, что почти всех преступников задержали к началу 1964 года, – заметила я.

– Да, верно. До ограбления банда пряталась в амбаре в пятидесяти милях от моста, у которого все и случилось. Эти дурачки играли в «Монополию» и оставили на коробке и фишках отпечатки пальцев. Все грабители были знакомы полицейским по мелким преступлениям, поэтому сопоставить отпечатки пальцев не составило большого труда. В Великом ограблении поезда участвовали пятнадцать человек. Они унесли 124 мешка с деньгами!

– Их точно было пятнадцать? – спросила я.

Профессор с недоверием смотрел на меня не меньше минуты. Потом он вдохнул и со сталью в голосе произнес:

– Эмили утверждала, что шестнадцать.

– Откуда она это узнала? – подала голос Джейн.

– Наблюдательность, которую не оценили в полиции.

– В смысле? – не поняла я.

– Примерно в ноябре 1963 года, когда почти всех преступников поймали, Эмили предположила, что есть шестнадцатый грабитель. Полицейские пешки посмеялись над ней, и только главный инспектор попросил обосновать громкое заявление. Эмили рассказала ему, что ей не дает покоя театр «Кассандра», который за последний месяц встал на ноги. Пресса вскользь писала о нем в конце 1962 года, трещала, что его инвестор – банкрот. Театр был большим, поэтому директор не мог без финансовой поддержки продолжать дело. Денег на премьеры не было, а постоянно играть одно и то же оказалось гиблым решением – зрители устали от однообразия и перестали ходить в театр. И если раньше директор платил зарплату труппе со сборов (хоть какие-то пенни), то после потери аудитории театру грозило полное истребление из культурной жизни Лондона. Но вдруг в ноябре 1963 года, через три месяца после ограбления поезда, Эмили заметила, что театр запланировал грандиозную премьеру. Спустя год затишья. Разве не странно? Вот и сестре это показалось таковым, и она залезла туда, куда лезть не следовало.

– Но театра «Кассандра» у нас нет, насколько я помню, – задумчиво протянула Джейн. – Я никогда о нем не слышала.

– Да, он закрылся в середине 1964 года, если мне не изменяет память. Умер тот самый обанкротившийся директор, и все – прощай, искусство. Здание снесли. Театр был небольшим – крупнее, чем камерный, но не такой, как Королевский. На его месте сейчас стоит «Глобус» [25].

– Получается, Эмили утверждала, что один из преступников – директор «Кассандры»? – спросила я, стараясь унять дрожь в руках.

– Да. Или актеры. В преступлениях никого нельзя сбрасывать со счетов.

– И полиция не послушала Эмили? – вставила Джейн.

– Эмили хотела, чтобы кто-нибудь из полицейских проверил труппу, но те лишь посмеялись над ней. Инспектор попросил ее не совать нос не в свои дела. Эмили разозлилась на них, и сама взялась за расследование. В ноябре 1963 она съехала от нас. Сказала, что ей нужно сконцентрироваться на работе, а для этого необходима отдельная квартира. Мама согласилась, но потом пожалела об этом: Эмили к нам не приезжала, звонила раз в две недели и ограничивалась одним «все в порядке». А в апреле 1964 года мы узнали, что она мертва.