Татьяна Ван - Театр тьмы [litres]

– Он сейчас на обсуждении новой роли у художественного руководителя. Можешь подождать. Я скажу ему, что ты пришла.

Я развернулась, чувствуя, как внутри зарождается легкая ненависть к парню, который стоял недалеко от меня и, засунув руки в карманы брюк, смотрел в зал.

– Ты же сказал, что я – чужак и мне не место здесь.

– Я не отказываюсь от своих слов, – хмыкнул Циркач, развернувшись ко мне. Его глаза, как два уголька, снова причинили боль. Я не понимала, как Том может дружить с ним. В этом человеке было слишком много ненависти.

Я молчала, пристально глядя на парня.

– Сиди уж, – бросил он, направляясь к выходу. Циркач подходил ко мне все ближе и ближе, и чем меньше становилось расстояние между нами, тем отчетливее я чувствовала запах гари. – Я передам Тому, что ты пришла.

– Но… откуда ты знаешь, кто я?

– Нетрудно догадаться, – хмыкнул Циркач, остановившись рядом со мной. Он смотрел на меня сверху вниз, не моргая. – Любопытные глазки так и бегают туда-сюда. Выуживаешь информацию для статьи? Решила воспользоваться доброй душой моего друга? Ха, боюсь тебя огорчить – он не такой пушистый, как кажется. Человек, который пережил в жизни столько дерьма, недолго остается добрым. И если ты думаешь, что знаешь Тома, то как бы не так. Если уж на то пошло, то ты вообще с ним не знакома.

– А если я и выуживаю с его помощью информацию, то что с того? – Я не понимала, зачем это говорю. Слова вырвались помимо моей воли. Циркач явно подстегивал, а я, как полная дура, поддавалась.

– Сама увидишь, – бросил Циркач и вышел из зрительного зала, оставляя меня наедине с давящей тишиной.

Гнев покинул меня, а на его место заступили здравый смысл и проснувшаяся совесть.

«Зачем я сказала ему, что хочу вытащить из Тома информацию, хотя на самом деле это не совсем так?» – с ужасом подумала я, выйдя вслед за Циркачом из зала. Я не находила этому объяснения. Не могла даже понять – почему вдруг почувствовала такую злость на весь мир. Ее будто вкололи в тело, а я этого не заметила, пока не стала плеваться, подобно гадюке, едкими словами. Я ведь никогда не пользовалась людьми ради эксклюзивной статьи. Даже мыслей таких не допускала. Вспоминая слова отца о стервятниках, в работе ставила на кон честность, а не смердящую ложь.

Я вдруг захотела все объяснить Циркачу, сказать ему, что не хотела говорить таких гадких слов.

«Это не я. Я не такая. Вы ошиблись», – тарабанили мысли в моей голове в такт сердцу, которое готовилось выпрыгнуть из груди подобно самоубийце с крыши.

Я распахнула дверь в служебный коридор. Он был небольшим – примерно шесть метров в длину. На бордовых стенах, рядом с черными дверьми, ведущими в комнаты, горели светильники в стиле классицизма – маленькие лампочки, подобные огню свечи, создавали таинственную атмосферу. Всего было восемь светильников. Ровно как и дверей, на которых не оказалось табличек с именами и регалиями. Где располагалась гримерная комната Тома Харта, Циркача или кабинет художественного руководителя Реда, я не имела ни малейшего понятия. Я оказалась в вакууме. Ни голосов, ни шороха – ничего. Только мое рваное дыхание и усиливающийся запах гари, который смутно напоминал жженый кофе.

Я медленно пошла по коридору. Каждый шаг, ведущий в неизвестность, давался легко. Как заколдованная, я все ближе и ближе подходила к самой дальней двери. Когда до нее оставался метр, механизм щелкнул, и дверь отворилась, приглашая войти…

– Сара? Что ты тут делаешь? – вывел меня из транса голос Тома Харта. Но он звучал со спины – передо мной по-прежнему никого не было.

– А? – все еще находясь «под чарами», пискнула я и развернулась на голос. Актер стоял у входа в служебный коридор и пристально смотрел на меня.

– Что ты тут делаешь? – Его голос напоминал раскаленный металл.

– Пришла к тебе.

Том подошел ко мне, схватил за руку и потащил к выходу. Уже через пару минут мы стояли в холле. Яркий дневной свет ослепил. Когда глаза привыкли к свету после тьмы коридора, я посмотрела на Тома и слегка отшатнулась от него.

– Ты чего? – спросил актер. Его голос слегка дрогнул, но злости я не заметила.

– Но ведь ты был у художественного руководителя, – промямлила я, вспоминая слова Циркача и показывая на дверь, из которой мы только что вышли. – В его кабинете.

– Нет, меня там не было. Я только пришел из дома, чтобы забрать распечатанные листы со словами новой роли. С чего ты вообще взяла, что я у Реда?

– Мне сказал твой друг. Циркач.

Когда я произнесла это, Том сжал челюсти и желваки на его лице сильно выделились.

– Пошли отсюда, – сказал актер, выдержав паузу, которая показалась траурной.

– А как же листы с текстом? – напомнила я.

– Я их уже забрал. Они были не в гримерке, а на столе в зрительном зале. Остались там после вчерашней репетиции.

– Так ты меня искала? – спросил Том, когда мы вышли из театра на улицу и побрели в сторону площади Пикадилли так, будто только вчера договорились прогуляться вместе.

– Да, я звонила тебе, но ты не брал трубку, поэтому я решила зайти в театр, чтобы встретиться.

– Я забыл телефон дома, – печально сказал Том. – У тебя что-то случилось?

– Нет, все нормально, – соврала я, слегка улыбнувшись. – Я уже решила все проблемы. Не нужно беспокоиться.

Когда я увидела Тома Харта в служебном коридоре театра, отпало всякое желание изливать ему душу и плакаться в жилетку. В голове до сих пор крутились слова Циркача, когда он говорил, что человек, который был со мной милее плюшевого мишки, на самом деле был кровожаднее свирепого гризли. Просто не показывал этого. Играл.

– Если Циркач что-то тебе сказал, не обращай на него внимания. Иногда он не чувствует, что перегибает палку.

– Не расскажешь, как дела у вас в театре? – спросила я после минутного молчания.

– Потихоньку. Уже репетируем спектакль по письмам Франца Кафки.

– И как?

– Да ничего, пойдет. Мне достались самые сентиментальные речи, – Том засмеялся, коротко кинув на меня взгляд. Потом он снова стал смотреть прямо.

– Хотелось бы посмотреть, – сказала я.

– Да что там смотреть, обычный спектакль, – Том подозрительно хмыкнул, будто пытаясь отбить всякое желание идти на премьеру. Я проигнорировала это, и мы неспешно пошли дальше.

– Хочешь, покажу один эпизод? Совсем короткий.

– Да, – опешила я.

– Тогда стой.

Том отошел на два шага и глубоко вздохнул. Актер около минуты смотрел на асфальт, а потом резко поднял на меня глаза и произнес с горечью в голосе:

– Не отчаиваться, не отчаиваться и по поводу того, что ты не отчаиваешься. Когда кажется, что все уже кончено, откуда-то все же берутся новые силы, и это означает, что ты живешь. Если же они не появляются, тогда действительно все кончено, и притом окончательно [24].