Иринарх Кромсатов - Лярва

— Вероничка, можно я схожу за водичкой?

— Хорошо, иди, — отвечала ей сестра, не оборачиваясь и продолжая свои занятия.

И таким образом Вера совершила уже пять или шесть походов за водою. А с противоположной стороны от лужи, тоже в десяти шагах, там, где край детской площадки примыкал уже к тротуару, заставленному машинами, лежала полуприсыпанная асфальтовой пылью, ничем не примечательная, наполированная автомобильными колёсами чугунная крышка люка, закрывавшая вход в канализационный колодец…

Во время очередного похода к луже, когда совочек был уже наполнен водою и следовало возвращаться к песочнице, Вера, уже оборотившаяся было назад, вдруг вздрогнула всем телом, оттого, что позади раздался резкий металлический лязг. С удивлением повернула она голову назад и увидела, что крышка люка, которую она и не замечала никогда прежде, в этот раз почему-то оказалась сдвинута в сторону, обнажая наполовину отверстый чёрный зев колодца.

— Ой, Вероничка, тут дырка в земле! — закричала она сестре. И, увлечённая любопытством, даже шагнула к этой дырке.

Вероника обернулась, посмотрела на колодец и, подражая маме, строгим голосом ответила:

— Вера, иди сейчас же сюда! Нельзя туда ходить, раз там дырка!

Вера послушно вернулась к песочнице и продолжала своё строительство. Прошло минут десять. Ветер приметно усиливался и раза два уже чуть не сорвал панамки с голов обеих девочек. Наконец из окна кухни послышался крик их матери:

— Девочки, заходите домой! Сейчас будет дождь!

— Сейчас идём! — закричала Вероника в ответ, но не двинулась с места, завершая какой-то завлёкший её образ из стёклышек.

Мать, постоявши некоторое время у окна, опять вернулась к плите и наклонилась, выправляя температуру духовки. Зная своих послушных дочерей, она не сомневалась, что в эту минуту они уже встали и идут к подъезду.

Однако вышло иначе. Постепенно чёрная туча накрыла весь двор мрачною тенью, и резкий ветер, подняв небольшой смерч сухого песка, раня лица сестёр ударами острых песчинок, очередным буйным порывом сорвал наконец панамку с головы Веры. Панамка покатилась прочь, в сторону лужи, покружилась в самой воде, отчасти намокнув, однако не остановилась и не упала, как можно было бы ожидать, а покатилась далее. Покатилась прямо к раскрытой пасти колодца.

— Ах, Вероничка, с меня сорвало! Я сбегаю за панамкой, можно?

Вероника, сама придерживая рукой свою панаму, как раз поднималась на ноги, собираясь брать сестру за руку и идти к подъезду. Она проследила взглядом и убедилась, что панамка сестры, прокатившись по дуге возле самого колодца, откатилась в сторону и легла в метре от него, колеблемая ветром и поминутно грозя продолжить своё движение. То, что она откатилась от колодца подальше, успокоило Веронику.

— Ладно, беги скорее! — сказала она сестре. — Только сразу назад — сейчас пойдём домой.

— Хорошо! — крикнула Вера и побежала за своей панамкой. Её длинные белокурые волосы взметнулись вверх и, влекомые ветром, все обратились в одну сторону.

Между тем Вероника, ожидая сестру, обернулась к своим стёклышкам и в последний раз присмотрелась к фигуре, выложенной из них на песочнице. Ей показалось, что два стекла нужно поменять местами для завершения красоты всего творения. Она вновь наклонилась к ним и перестала наблюдать за сестрою. Последнее, что она видела и что отпечаталось в её памяти, была бегущая фигурка Веры с волною плещущих по ветру белокурых волос.

А панамка-то лежала на земле неустойчиво, панамка-то норовила вновь подчиниться коварному ветру. Вот он шевельнул её раз — и чуть-чуть сдвинул в сторону колодца, вот шевельнул другой — и она, перевернувшись, приблизилась к колодцу ещё ближе, вот, наконец, ветер ударил в третий раз — и панамка, беспомощно затрепетав, переметнулась прямо к чёрному, страшному, следящему за сёстрами зеву. Подобно муравьиному льву, чёрная пасть люка грозила сожрать любого, кто к ней приблизится. Она, казалось, и хотела сожрать, давно хотела.

Вот Вера подбежала к своей панамке и наклонилась над нею. Вот её ручки уже ухватили треклятую панамку, и она совсем уже собиралась распрямиться, дабы водрузить панамку на голову и побежать обратно к сестрице. Но… не успела этого сделать.

В непроглядной тьме колодца, дышавшей холодом и сыростью, вдруг показались и стали стремительно приближаться две белые точки. Наклонившаяся вниз девочка увидела, как эти точки хищно сверкнули во мраке, приблизились, увеличились и блеснули белками злобных, немигающих глаз. Вслед за глазами из утробы колодца показалось бледное лицо с резко выступающими надбровными дугами и чётко очерченными скулами. Две жилистых, тощих, но очень сильных руки метнулись вверх, словно щупальца осьминога. Одна из них плотно прижалась ко рту Веры; другая, словно была без костей, протянулась далее и цепко обхватила затылок девочки. Затем грязные, голые, пахнущие омерзительным кислым запахом руки произвели давление навстречу друг другу — и Вера поняла, что не может крикнуть и едва может дышать. Ужасные осьминоговы щупальца потянули её — так же, за голову — книзу и поставили на колени; затем, увлекая за собой в бездонное колодезное чрево, они втянули в чёрную дыру сначала голову, затем плечи, затем туловище ребёнка — и резко рванули вниз. Ноги Верочки успели только мелькнуть в воздухе, после чего она уже не показывалась на поверхность. Ужас поглотил её душу и тело.

И, когда Вероника, вполне удовлетворённая, наконец отвлеклась от своих художеств и обернулась, она увидела жуткое зрелище: голова страшной женщины с прилизанными сальными волосами вновь показалась из отверстия; она посмотрела на Веронику, холодно улыбнулась одними губами, приставила к ним указательный палец и произнесла некий звук, который девочка не услышала, но по движению губ догадалась: «Тс-с!» Затем Лярва с помощью своей чугунной выдерги, не избегнув прежнего лязга, аккуратно приподняла крышку люка, сама подалась вниз, сдвинула крышку с места и водрузила её в исходное положение так, что люк оказался плотно закрытым, словно и не открывался. Оторопев, Вероника наблюдала эту сцену, продолжавшуюся не более нескольких секунд.

Всё стихло, лишь ветер гулял и кружил по всему двору, взметая облачка песка и пыли. Никто, ни один человек не выглянул в окно в эти мгновения, и свершившееся осталось незамеченным.

Задрожав всем телом, Вероника громко вскрикнула: «Мама!» — и кинулась к подъезду. Пока она поднималась в квартиру, да пока сбивчиво и путано объясняла маме свои впечатления, пока, наконец, они вдвоём мчались вниз — много, слишком много успело пройти времени. И драгоценные минуты были упущены. Когда сантехник, вызванный истерически плачущей матерью, открыл и отбросил прочь крышку люка — страшная, непроглядная тьма колодезного чрева дохнула на склонившихся людей пустотой, тишиной и могильной сыростью.