Иринарх Кромсатов - Лярва

Острый приступ сильного, уже нешуточного страха охватил Замалею. Чувствуя на лбу испарину, а в руках — мелкую неостановимую дрожь, он медленно приблизился к занавеске. Мыски ботинок оказались прямо перед ним; они чуть выглядывали из-под шторы и были неподвижны. Это несколько успокоило его, однако в голове всё же мелькнула жуткая мысль: «А ну как отодвину сейчас штору — а там стоит.»

Он протянул руку вперёд, намереваясь взяться за штору. Однако, прежде чем рука его достигла тяжёлой парчовой ткани с золотым нитяным рисунком, эта ткань, к его ужасу, сама начала раздвигаться. Кто-то ухватил её с противоположной стороны и медленно разводил в стороны. Чувствуя обильный пот, внезапно заструившийся по спине, Замалея стоял и смотрел с полнейшим ощущением нахождения во сне, в кошмаре, как отодвигаемая ткань постепенно обнажает стоявшего за ней человека. В расширяемой щели между шторами медленно показывался на свет тот самый громадный квадратный великан, существование которого ещё минуту назад казалось Замалее невероятным. Однако теперь, увы, сомнений не оставалось: в тусклом свете торшера стояло чудовище, одетое в бесформенную рванину и источающее затхлый, удушливый помойный смрад. Дополнительно ужасало то, что как ни всматривался Замалея, сколько ни напрягал он своё зрение, но черты лица неизвестного гиганта ускользали, расплывались в сумраке комнаты, подобно тому как раскалённый на солнце асфальт создаёт над собою дрожание и колебание воздуха, в котором расплываются удалённые окрестности.

— Кто вы? — спросил Замалея побелевшими губами.

— Твоя смерть! — ответил Гинус и шагнул вперёд.

Невольно отступая от надвигающейся угрозы, Замалея споткнулся о журнальный столик и упал навзничь. Падение вывело его из ступора, и он закричал громким, истерическим криком, захлёбываясь от ужаса:

— Бегите! Спасайтесь скорее!

Из ванной комнаты послышался плеск воды, дверь её отворилась и жена слабым, удивлённым голосом спросила:

— Что ты сказал?

Замалея попытался встать на ноги, но Гинус ударом ноги по лицу поверг его на пол, а сам ринулся вон из комнаты.

Ещё не веря, что всё это происходит в действительности, Замалея вскочил настолько быстро, насколько позволял его толстый живот. Он выбежал в прихожую как раз в тот момент, когда в дверях спальни показалась заспанная Вероника в одной ночной рубашке. В то же мгновение она повернула голову к ванной и закричала в полный голос, с ужасом наблюдая, как Гинус за волосы выволакивает в коридор её голую мать. Махровый халат волочился за нею по полу — вероятно, она так и не успела его надеть или завязать пояс.

Провожаемый пронзительным визгом дочери Замалея ринулся вперёд, совершенно не представляя себе, как вообще возможно подступиться к такой громадине и с чего начинать атаку. Впрочем, он и не успел её начать, ибо был встречен столь мощным ударом кулака в нос, что, поливая пол потоками крови, опрокинулся на спину со сломанным носом и тотчас потерял сознание. Гинус же, наклонившись над кричащей голой женщиной, резким прямым ударом кулака в челюсть лишил сознания и её, а затем, бросив обмякшее тело, метнулся к Веронике.

Когда Замалея пришёл в себя, в квартире стояла уже мёртвая тишина. Превозмогая резкую боль в страшно опухшем, хлюпающем носу, чувствуя сильнейшую тяжесть в голове и головокружение, он с огромным трудом приподнялся и сел на полу, посреди лужи собственной крови. Ему не хотелось ничего — ни вставать на ноги, ни сопротивляться, ни защищать себя и своих близких. Единственное, чего он по-настоящему хотел в эту минуту, — это полнейшего покоя, бессознательности и чтобы вся эта дикая, чудовищная ситуация каким-нибудь любым способом, но поскорее бы разрешилась и как-нибудь закончилась. Заторможенность, смертельная усталость, полнейшее отсутствие нервных и физических сил создавали вполне реальную угрозу того, что он сейчас просто отключится, как отключается электроприбор с исчерпавшею свой заряд батареей. Тем не менее кое-как он смог приподнять лицо и посмотреть прямо перед собою.

Гинус сидел на стуле фронтально перед ним и, очевидно, в упор его рассматривал, однако поручиться за это Замалея не мог, ибо лицо чудовища тонуло в полумраке, а торшер стоял у стены непосредственно за его спиной. По левую сторону от него лежала полностью обнажённая жена с покрасневшим лицом и со связанными сзади руками. В её рот был вставлен кляп из какой-то кружевной материи — вероятно, из её собственного белья, принесённого Гинусом из ванной. Жена была в сознании и поводила кругом мокрыми от слёз, расширенными от ужаса глазами. По правую руку от Гинуса лежала Вероника, плотно завёрнутая в халат своей матери и туго обвязанная его поясом. Она лежала совершенно неподвижно, и Замалея со своего положения смог разглядеть только ухо её головы, повёрнутой набок. Ухо было красным и очень распухшим. Вероятно, девочка находилась в бессознательном состоянии, погружённая в него, скорее всего, ударом в висок.

— Пожалуйста, — пробормотал Замалея прыгающими губами, — пожалуйста, отпустите нас. Оставьте нас в покое! Кто вы такой?

— Тебе привет от твоей подруги, — хмыкнул Гинус.

— От какой подруги? О чём вы? — Замалея сморщился от усилий, которых требовала от него беседа.

— От подруги, которая в прошлый раз тебя не добила, — спокойно закончил Гинус своим низким, глухим голосом. Казалось, ему с трудом давались длинные фразы.

«Значит, всё-таки она! Опять она! Все мои беды от неё!» Эти мысли были до такой степени горькими, фаталистичными и безысходно печальными, что Замалея потерял последние остатки мужественности и захныкал, как ребёнок. Страх, тот самый древний, липкий и когтистый ужас, который когда-то, в минуту жуткого бегства, запрыгнул в него и свил в его душе своё паучье логово, — этот самый страх вдруг пробудился, встрепенулся, ожил, расправил свои когти и щупальца и, стремительно набирая силу, ринулся из своего логова наружу, разрывая и кромсая всё на своём пути, заглушая и умерщвляя все другие голоса в душе Замалеи и принуждая, наконец, самое тело его сотрясаться в припадке животной боязни смерти и желания жить. Он задрожал и вдруг превратился в плачущего младенца, лишённого всякой способности к мысли и к поиску выхода из создавшейся кошмарной ситуации.

Между тем Гинус встал, подошёл к Замалее и навис над ним, словно вдыхая запах трусости и наслаждаясь им.

— С кого ты предлагаешь мне начать? — спросил он медленно и зловеще.

Замалея взглянул на жену, которая, приподняв голову, таращила на него страшно разверстые, почти круглые от ужасного сознания собственного бессилия, насмерть перепуганные глаза. Он опустил свой взгляд, покраснел, склонил лицо долу и глухо проговорил: