Иринарх Кромсатов - Лярва

У Гинуса имелся чудовищной величины нож, совсем недавно уже применённый им в деле; неоднократно имел возможность броситься в кухню за ножом и Колыванов; однако азарт ли схватки, ослепление ли ярости или желание дождаться полного измождения противника — что бы ни было причиною, но об оружии пока не вспоминали оба. Свист наносимых ударов, глухие хлопки плоти о плоть, сдавленные стоны и рычание, хрипы, хруст пальцев, слетающие с губ кровь и пена бешенства, треск ломаемых столов и стульев, звон бьющегося стекла, мигание раскачиваемой люстры, кровавые следы на стенах, лицах, одежде и мебели — вся эта адская смесь, следуя за свирепостью и ожесточением боя, сменяя друг друга и наполняя помещение неистовым исступлением смертельного поединка, долгое время не выявляла чьего-либо преимущества в схватке.

Поначалу агрессор, казалось, явственно и стремительно наступал, будучи и внешне выше и мощнее своего противника. С течением времени, однако, упорство защиты и боевое мастерство хозяина жилища привели к тому, что защищавшийся перешёл в наступление. Не раз и не два бывало так, что Гинус, сев сверху, уже душил лежавшего под ним Колыванова и вроде бы должен был скоро кончить дело; но через некоторое время несостоявшаяся жертва изворачивалась, перехватывала инициативу и вот уже, наоборот, Колыванов, находясь над поверженным врагом, перехватывал ему горло и, казалось, должен был с мига на миг свернуть шею; секунду спустя, однако, картина менялась на противоположную, и успех снова переходил к другому.

Наконец наступил момент, когда Гинус, изловчившись, сумел добраться до глаза Колыванова, углубил в студенистое глазное тело свой чёрный загнутый ноготь и, ковырнув, извлёк глазное яблоко наружу. Вырванный из своего гнезда большой и шаровидный кровавый сгусток, бывший ранее глазом, повис на щеке Колыванова, причиняя тому неописуемую, нестерпимо жгучую боль и впервые поселив в душу если не страх, то панику и зарождение ужаса. Полуослеплённый Колыванов истерически закричал и, не прекращая крик, страшный обликом, с повисшим на щеке и не падающим вниз глазом, извергая из красной глазной впадины мощные потоки крови, хлеставшие на пол толчками и волнами, устремился на Гинуса со столь свирепой, удесятерённой ужасом яростью, что град наносимых им ударов лишил отступавшего Гинуса какой-либо возможности обороны. Гинус упал и захрипел под тяжестью кричавшего Колыванова, вцепившегося мёртвой хваткой ему в горло. Поливая лицо противника густым и обильным потоком крови из своей отверстой глазной впадины, прокурор всё жёстче и сильнее сжимал пальцы удушающей хватки на шее Гинуса. Тот яростно бил ногами, но не мог выбраться. Секунды отщёлкивали одна за другою, шея обессилевшего Гинуса приметно синела, и Колыванов уже чувствовал, как тело бившегося в припадке удушья врага начинает ослабевать, мышцы размягчаются и сопротивление постепенно утихает. Казалось, битва близится к завершению и победитель наконец определился, как вдруг.

Как вдруг именно в эту критическую минуту входная дверь — как если бы кто-то стоял за нею и подслушивал — тихонько скрипнула и медленно отворилась чьею-то осторожною, но твёрдою рукою.

И в дверном проёме показалась Лярва.

На ней была надета убогая, дырявая и грязная футболка, вся в пятнах и пролежавшая, очевидно, немало времени среди помойного тряпья, прежде чем быть обнаруженною своей новой хозяйкой. Рядом с Лярвой стояла на своих коротеньких ножках Сучка, еле различимая под накинутой на её маленькое тельце старой коричневой курткой Лярвы, нижняя часть которой лежала на кафельном полу, а верхняя часть — то есть капюшон — была низко нахлобучена на голову девочки, лишая её возможности обзора. Рот ребёнка был наискось плотно перевязан какою-то грязною тряпкой, что издали можно было принять за перевязь в связи с больным зубом, но на самом деле эта тряпка лишала Сучку возможности говорить и кричать — и именно для этой цели была повязана. Ходунки были оставлены в квартире несчастной бабы Дуни, ибо Лярва не видела в них надобности.

Втолкнув свою дочь в квартиру Колыванова, Лярва вошла следом и плотно закрыла за собой дверь.

С ходу оценив результат поединка между Гинусом и Колывановым и ясно видя, что победа последним почти одержана, что он сидит на теле Гинуса и, крича от боли и ярости, в исступлении душит его трясущимися от напряжения руками точно так же, как сама Лярва совсем недавно душила бабу Дуню, она не стала долго думать и сняла со своего пояса висевшую в особой петле выдергу. Неспешно размахнувшись, она со свистом рассекла чугунным орудием воздух и нанесла по голове Колыванова хрусткий, оглушающий удар, мгновенно лишивший его сознания и отбросивший прочь с тела почти задохнувшегося Гинуса.

Гинус приходил в себя долго. Его огромная грудная клетка судорожно вздымалась, постепенно и с трудом восстанавливая власть тела над дыханием. За это время Сучка успела тихонько, чтобы не видела мать, приподнять капюшон и оглядеться по сторонам. Неподвижное тело Колыванова сразу, конечно, привлекло к себе её внимание, но окровавленное его лицо она узнала не сразу. Узнав же, не удержалась от вскрика, заглушённого повязкой, и машинально поднесла ко рту свой локоть, желая утишить непроизвольно вырвавшийся возглас сочувствия. Лярва недовольно на неё поглядела, но не шелохнулась. Она стояла, опершись на стену, сложив на груди руки, и следила настороженным взглядом за лежавшими на полу Гинусом и Колывановым, готовая в любой момент повторно применить своё орудие.

Наконец Гинус приподнял голову, осмотрелся, увидел распростёртого на полу Колыванова и стоявшую возле стены Лярву, после чего медленно, угрюмо промолвил:

— Долго же ты медлила там, за дверью.

Она пожала плечами, кивнула на Колыванова и сухо ответила:

— Надо спешить.

Тогда Гинус встал, внимательно оглядел комнату и остановился взглядом на огромном книжном шкафе, который стоял в гостиной, почти достигал потолка и примыкал своим боком к углу с замазанной дырою в стене. Обхватив этот предмет мебели огромными ручищами, он с трудом накренил его над бесчувственным телом Колыванова и, надсадно рыкнув, обрушил тяжёлую громаду шкафа прямо на ноги лежавшего беззащитного прокурора. Несмотря на то что падение столь гигантской и массивной вещи должно было привести к перелому костей в ногах поверженного противника и уж во всяком случае его обездвижить, — этого, однако, Гинусу показалось мало. Он остановился против пятен свежей штукатурки в углу, некоторое время их с интересом осматривал и вдруг, казалось, догадался о причине их появления. Затем он подошёл к Лярве, взял её выдергу, вернулся в угол комнаты и несколькими сильными ударами вскрыл свежий слой штукатурки. Вновь обнажившееся чёрное отверстие, ведущее в неведомые крысиные ходы в стенах, вполне, по всей видимости, удовлетворило Гинуса, распрямившегося и обернувшегося к Лярве с видом человека, завершившего своё дело. Как раз в это мгновение кто-то из соседей сверху или снизу, пробуждённый вначале звуками драки, затем громом ниспровергаемого шкафа и в довершение всего ещё и ударами по стене чугунного орудия — и всё это в первом часу ночи — наконец не выдержал и постучал по батарее отопления, требуя тишины и спокойствия.