Амброз Бирс - Словарь Сатаны (сборник)

Это произошло за несколько дней до битвы при Нашвилле. Враг вытеснил нас из северной Джорджии и Алабамы. У Нашвилла мы отчаянно защищались и сооружали укрепления, а наш старый «Папа» Томас [31] Джордж Томас (1816–1870) — участник Гражданской войны на стороне Союза. тем временем занимался доставкой подкреплений и боеприпасов из Луисвилла. А Худ [32] Джон Бен Худ (1831–1879) — один из лучших генералов армии южан. , командующий войска южан, почти окружил нас и стоял так близко, что время от времени бомбил центр города. Но, как правило, он от этого воздерживался, боясь уничтожить семьи своих солдат, ведь многие жили в городе. Я иногда задумывался, какие чувства обуревают тех парней, которые смотрят в сторону своих домов, где их жены, дети или престарелые родители, возможно, страдают из-за нехватки необходимых вещей и, конечно (так они думают), чувствуют себя неуютно под игом варваров-янки.

Но начнем, как говорится, с самого начала. В то время я служил в штабе дивизии; не хочу называть имя ее командира, так как излагаю факты, а у человека, которого они затрагивают, могут остаться живые родственники, которым это может быть неприятно. Наша штаб-квартира располагалась в большом здании, стоящем сразу за укреплением. Оно было поспешно оставлено прежними хозяевами, которые бросили все свое имущество, не зная, возможно, где его схоронить, веря, что провидение сбережет его от алчности федералистов и артиллерии конфедератов. В отношении последнего наши желания совпадали.

Как-то вечером при осмотре комнат и кладовых кто-то из нас обнаружил основательный женский гардероб — платья, шали, чепчики, шляпки, нижние юбки и многое другое; в то время я не знал, как называется половина этих вещей. Вид этих прелестных трофеев вдохновил одного из нас на то, что он с удовольствием назвал «идеей», которую остальные повесы встретили с восторженным одобрением. Мы тут же взялись за подготовку, чтобы разыграть одного из наших товарищей.

Нашей жертвой стал адъютант, лейтенант Хабертон, — назовем его так. Лихой боец — такого еще поискать, но у него имелась недопустимая слабость: он был сердцеедом и, как большинство из этой породы мужчин, хотел, чтобы все об этом знали. Он мог без устали хвалиться своими любовными подвигами, а мне нет нужды объяснять, что подобные рассказы обычно доставляют удовольствие только рассказчику. У других они оставляют тягостное впечатление, даже если живые и веселые: ведь все мужчины — соперники, когда дело касается женщин, и похваляться своими успехами перед другим мужчиной — значит вызывать в нем немое раздражение, смиряемое лишь недоверием. Вам не убедить его, что своим рассказом вы просто хотите его развлечь, он увидит в нем только проявление вашего тщеславия. Более того, так как большинство мужчин, независимо от того распутники они или нет, предпочитают, чтоб их считали распутниками, он, возможно, сделает глупый и неправильный вывод, посчитав, что вы, исходя из его сдержанности в этом вопросе, видите в нем человека, совсем неинтересного для женщин. Если же, напротив, у него нет никакой щепетильности и он не рассказал о своих победах только потому, что не представилась возможность или не успел вас опередить, тогда он надуется: вы похитили у него шанс. Короче говоря, не существует обстоятельств, при каких мужчина, пусть с самыми лучшими намерениями или вообще без них, может говорить о своих сердечных успехах, не роняя себя в глазах мужской аудитории; и в этом есть справедливое наказание за хвастовство. В молодые годы я тоже не испытывал недостатка в женском внимании и сохранил воспоминания, которые, несомненно, мог бы обратить в приятный рассказ, если б не начинал другой, а в моих привычках — доводить повествование до конца, не отвлекаясь на новую тему.

Нужно сказать, что лейтенант Хабертон был очень красивый мужчина с хорошими манерами. Если судить с точки зрения моего несовершенного пола, он был тем, кого женщины называют душкой. А качества, которые привлекают к мужчине женщин, влекут за собой двойное неудобство. Во-первых, они быстро распознаются другими мужчинами — особенно теми, у кого их совсем нет. Их носителя опасаются и потому обычно стараются опорочить его репутацию. Женщинам, в которых завистники заинтересованы, намекают на недостатки и общую порочность этого мужчины, а своим женам не стыдясь лгут, рассказывая о нем ужасные вещи. Не останавливает и тот факт, что он их друг; качества, вызывающие у них самих восхищение, заставляют, однако, предостеречь тех женщин, которых они тоже могут очаровать. Итак, обворожительный человек, любимый всеми женщинами, которые знают его хорошо, но не слишком хорошо, должен вынести, как возможно стойко, сознание, что люди, знакомые с ним только по слухам, считают его бессовестным распутником, порочным, никуда не годным типом, примером моральной распущенности. Второе неудобство, вызванное его привлекательностью: обычно он оправдывает такое мнение.

Чтобы продолжить нашу затянувшуюся историю (по моему мнению, никакой рассказ не должен быть чрезмерно длинным), необходимо также добавить, что был в нашем штабе один юноша, чрезвычайно женственный на вид. Ему было не больше семнадцати, лицо его еще не знало бритвы, а большим блестящим глазам позавидовала бы любая женщина. А какие красивые в то время были женщины! Южанки держались с нами, янки, несколько высокомерно, но я нахожу это не таким невыносимым, как то напускное равнодушие, которым нас одаривают дамы нового поколения, лишенные, на мой взгляд, чувства и душевной чувствительности.

Этого молодого ординарца мы уговорили — какие аргументы приводились, не стану говорить — переодеться в женское платье и изобразить молодую леди. Когда мы, к своему удовольствию, нарядили его — прелестная получилась девушка, — то отвели в кабинет генерал-адъютанта и усадили на диван. Этот офицер был посвящен в тайну, как и все остальные, за исключением Хабертона и генерала; последний держался настолько важно, что мог бы нас осудить, чего нам совсем не хотелось.

Когда все было готово, я пошел к Хабертону и сказал:

— Лейтенант, в кабинете генерал-адъютанта сидит молодая женщина. Она дочь хозяина дома, повстанца, и, думаю, пришла посмотреть, кто сейчас тут живет. Никто из нас не знает, как с ней говорить, и мы подумали: может, ты поговоришь с ней, о чем надо, или, во всяком случае, как надо. Не спустишься ли к нам?

Лейтенант не возражал; он быстро привел себя в порядок и последовал за мной. Но пока мы шли по коридору к прекрасной леди, нам повстречалось грозное препятствие — сам генерал.

— Послушай, Бродвуд, — обратился он ко мне неофициально, что означало, что он находится в хорошем расположении духа, — в кабинете Лоусона сидит прехорошенькая девушка — видимо, пришла с прошением о помиловании или о снисхождении. Пожалуйста, проводите ее ко мне. Не хочу обременять вас, молодых, такими делами, — прибавил он весело.