Амброз Бирс - Словарь Сатаны (сборник)

Положение складывалось щекотливое: надо было что-то предпринимать.

— Генерал, — начал я, — не думаю, что дело этой дамы настолько важное, чтобы отнимать ваше время. Это медсестра из санитарного комитета, она ищет медикаменты для лечения оспы в своей больнице. Я прослежу за этим.

— Тебе не надо беспокоиться, — сказал генерал, — я прикажу Лоусону этим заняться.

Ах, храбрый генерал, я и не думал, глядя вслед удаляющейся фигуре и радуясь успеху своей хитрости, что не пройдет и недели, как он будет лежать «мертвый на поле брани» [33] Выражение, часто употребляемое в речах, посвященных воинам, павшим за дело Союза во время Гражданской войны. ! Но не только над ним из нашего небольшого военного воинства простер свои крыла ангел смерти, и не только он мог слышать их шум. Спустя несколько дней, в хмурое декабрьское утро, за час до рассвета и до десяти утра, мы, ввосьмером, верхом на лошадях стояли на обледеневших холмах и ждали, когда генерал Смит откроет огонь в нескольких милях справа от нас. Под конец сражения нас было трое. Теперь остался один. Потерпите его еще немного, молодое поколение; он только один из ужасов войны, отбившийся от своего времени и попавший в ваше. Он — всего лишь безвредный скелет на вашем празднике и танце в честь мира; на ваш смех и топот ног он отвечает пощелкиванием костяшек и кивками черепа — хотя при подходящем случае с лучшим из вас он может немного сплясать.

Войдя в кабинет генерал-адъютанта, мы увидели, что там собрался весь штаб. Сам генерал-адъютант, сидя за столом, изображал страшную занятость. Интендант играл в карты с военным врачом. Остальные разбрелись по помещению, читая или беседуя тихими голосами. На диване, в укромном, слабо освещенном уголке, в отдалении от других групп сидела под вуалью «леди», глаза ее были скромно потуплены.

— Мадам, — обратился я к ней, подходя с Хабертоном, — этот офицер с удовольствием будет содействовать вам во всем, что в его силах. Поверьте мне.

Поклонившись, я отошел в дальний угол комнаты и принял участие в шедшем там разговоре, хотя не имел ни малейшего понятия, о чем он, и мои замечания были совершенно не по существу. Наблюдательный человек непременно заметил бы, что все мы напряженно следим за Хабертоном и только притворяемся, что заняты другим.

А на него стоило поглядеть: парень был просто edition de luxe [34] роскошное издание ( фр .). книги «Турвейдроп [35] Персонаж романа Ч. Диккенса «Холодный дом», уделял большое внимание своей одежде и манерам. о манерах». Пока «леди» медленно пересказывала свои обиды на беззаконие наших военных и упоминала отдельные случаи неуважительного отношения к правам собственности — среди них угрозой нашему собственному спокойствию прозвучала жалоба на кражу ее гардероба, — выражение сочувствия на красивом лице Хабертона было верхом актерского мастерства. Его почтительные и согласные кивки в ходе ее рассказа были так совершенны, что невозможность их удержать, поместить куда-нибудь под стекло для назидания и наслаждения потомства ранила сердце. И еще негодник постепенно подвигал свой стул все ближе и ближе к диванчику. Раз или два он оглядывался, чтобы узнать, не наблюдают ли за ним, но мы, казалось, позабыли обо всем на свете, кроме своих занятий. Слышались лишь приглушенный рокот нашей беседы, мерное постукивание карт по столу и яростный скрип ручки генерал-адъютанта, покрывавшего бессмысленными словами страницу за страницей. Нет, были еще звуки — отдаленный гул тяжелых орудий, за которым следовал полет приближающегося снаряда. Враг развлекался.

В эти минуты леди вела себя не так, как остальные; она пугалась больше других: иногда вскакивала с дивана и замирала, ломая в отчаянии руки, — настоящий портрет ужаса и нерешительности. Было только естественно, что в такие минуты Хабертон усаживал ее с бесконечной нежностью, уверяя в безопасности и одновременно сожалея, что она вынуждена подвергаться риску. Возможно, он поступил правильно, когда взял наконец ее руку в перчатке и сел рядом с ней на диван, но было чертовски неправильно завладеть ее обеими руками, когда… бум, зз-з, бам!

Все мы вскочили на ноги. Снаряд попал в дом и разорвался в комнате над нами. С потолка посыпалась штукатурка. Скромная и тихая леди мигом вскочила.

— Черт подери! — вскричала она.

Хабертон, который тоже не остался сидеть, застыл на месте, как памятник на собственной могиле. Он не говорил, не двигался и не сводил глаз с ординарца Армана, который срывал с себя женскую одежду и швырял ее направо и налево, самым бесстыдным образом обнажая свои прелести; наш дружный хохот, вырвавшись из комнаты, несся над освещенным лагерем и дальше — в ночь, покрывая темное пространство до вражеских позиций. Ах, какая веселая жизнь была в то героическое время, когда мужчины еще не разучились смеяться!

Хабертон постепенно приходил в себя. Он уже не обводил комнату отсутствующим взглядом; на его лице проступила самая кислая — из возможных — улыбка.

— Вам меня не одурачить! — сказал он.

Летней ночью на невысоком холме, поднимавшемся над простором лесов и равнин, стоял человек. Полная луна клонилась к западу, и по этому признаку человек понял, что близок час рассвета, — иначе это трудно было определить. Легкий туман стлался по земле, затягивая низины, но над пеленой тумана четко выделялись на чистом небе темные массы отдельных деревьев. Сквозь туман смутно виднелись два-три фермерских домика, но ни в одном из них не было света. Нигде ни признака жизни, только собачий лай, доносясь издали и повторяясь через равные промежутки времени, скорее сгущал, чем рассеивал впечатление заброшенности и безлюдья.

Человек с любопытством озирался по сторонам; казалось, все окружающее ему знакомо, но он не может найти своего места в нем и не знает, что делать. Так, наверно, мы будем вести себя, восстав из мертвых в ожидании Страшного суда.

В ста шагах от него лежала прямая дорога, белея в лунном свете. Пытаясь «определиться», как сказал бы землемер или мореплаватель, он медленно перевел взгляд с одного конца дороги на другой и заметил в четверти мили к югу смутно чернеющий в тумане отряд кавалерии, который направлялся на север. За ним шла колонна пехоты с тускло поблескивавшими винтовками за спиной. Колонна двигалась медленно и неслышно. Еще отряд кавалерии, еще полк пехоты, за ним еще и еще, непрерывным потоком двигались к тому месту, откуда на них смотрел человек, мимо него и дальше на север. Проехала батарея; канониры, скрестив на груди руки, сидели на лафетах и зарядных ящиках. И вся эта бесконечная процессия, отряд за отрядом, выступала из тьмы с юга и уходила во тьму на север, но не слышно было ни говора, ни стука копыт, ни грохота колес.