Амброз Бирс - Словарь Сатаны (сборник)

Неясный шум позади заставил меня обернуться. Дикое животное, а именно степная рысь, подкрадывалось ко мне. Если я упаду здесь, на равнине, подумал я, если болезнь вернется и я потеряю сознание, зверь вцепится мне в горло. С криком я бросился навстречу рыси. Она невозмутимо пробежала мимо на расстоянии вытянутой руки и скрылась за камнем.

Почти сразу же невдалеке, словно из земли, показалась голова мужчины. Он поднимался по дальнему от меня склону невысокого холма, вершина которого была почти неразличима с равнины. Вскоре на фоне серых облаков обозначилась вся его фигура. Сквозь одежду из шкур виднелось голое тело. Волосы спутаны, длинная борода росла клочками. В одной руке он нес лук и стрелы, в другой — горящий факел, за которым тянулся черный дым. Он двигался медленно и осторожно, словно боялся упасть в разверстую могилу, скрытую в высокой траве. Это странное видение удивило, но не испугало меня; я пошел наперерез и встретился с мужчиной почти лицом к лицу, обратившись к нему с обычным приветствием: «Да хранит тебя Бог!»

Не обратив на меня внимания, он продолжал идти.

— Добрый незнакомец, я болен и заблудился, — сказал я. — Умоляю, укажите мне путь в Каркосу.

Мужчина неожиданно заорал дикую песню на незнакомом языке и, не останавливаясь, вскоре исчез вдали.

Сова, сидящая на суку почерневшего дерева, зловеще заухала, ей издалека ответила другая. Подняв голову, я увидел в мгновенном проблеске между облаками Альдебаран и Гиады [49] Звезды в созвездии Тельца. ! По всем признакам сейчас была ночь — рысь, мужчина с факелом, сова. Однако я все видел — даже звезды, и это при полном отсутствии темноты. Я видел, но меня не видели и не слышали. Во власти каких чар я оказался?

Сев у подножия большого дерева, я серьезно задумался: что же мне делать? Без сомнения, я схожу с ума, но не все так просто. От лихорадки не осталось и следа. Напротив, я ощущал подъем сил и радостное возбуждение — психическую и физическую экзальтацию. Все мои чувства находились на пределе возможностей; я ощущал плотность воздуха, мог слушать тишину.

Толстый корень огромного дерева, к стволу которого я прислонился, опутал каменную плиту, часть которой ушла в петлю, образованную другим корнем. Так что камень, хотя и основательно поврежденный, был частично защищен от непогоды. Стороны его сгладились, углы отвалились, поверхность потрескалась и стерлась. В земле вокруг камня поблескивали частички слюды — следы его распада. Вне всякого сомнения, плита обозначала могилу, из которой много веков назад поднялось это дерево. Корни дерева истощили могилу, а каменную плиту взяли в заложники.

Внезапный порыв ветра смел с плиты сухие ветки и листья, открыв высеченную на ней надпись. Я нагнулся, чтобы ее прочитать. Боже! Там было выбито мое имя! А еще — дата моего рождения и дата моей смерти!

Когда я в ужасе вскочил на ноги, ровный луч света вдруг окрасил ствол дерева. На востоке розовело восходящее солнце. Я стоял между деревом и льющимся светом, но тень от меня не падала.

Дружный вой волков приветствовал рассвет. Я видел, как они сидят поодиночке и группами поверх развалин, занимавших половину обозреваемой мною местности и тянувшихся за горизонт. И тогда я понял, что вижу руины древнего и славного города Каркосы.

Вот что поведал медиуму Бейролесу дух Хосейба Алара Робардина.

Джон Мортонсон умер: он произнес свои реплики в «человеческой трагедии» и покинул сцену.

Его тело покоилось в превосходном гробу из красного дерева со вставным стеклянным оконцем в крышке. К церемонии похорон готовились так тщательно, что если б покойный мог видеть эти приготовления, то, несомненно, был бы доволен. Лицо под стеклом выглядело чрезвычайно благообразно, на нем застыла легкая улыбка, а так как смерть Мортонсона не была мучительной, под умелой рукой гримера его черты ничто не искажало. В два часа дня должны были собраться друзья, чтобы отдать последнюю дань уважения тому, кто не нуждался более ни в друзьях, ни в уважении. Оставшиеся члены семьи каждые несколько минут подходили к гробу и лили слезы, глядя сквозь стекло на безмятежное лицо покойного. Это не приносило ни им, ни Джону Мортонсону никакой пользы, но перед лицом смерти разум и логика умолкают.

В два часа стали собираться друзья, и после принесения, как требовали того приличия, соболезнований убитым горем родственникам — ведь именно те являлись хозяевами церемонии — они расселись по местам, сознавая собственное значение в происходящем обряде. Затем вошел священник, и в свете его величия многое стало менее заметным. За ним следовала вдова, чьи рыдания огласили комнату. Она приблизилась к гробу и на мгновение прислонила лицо к холодному стеклу, но ее сразу бережно отвели на ее место рядом с дочерью. Скорбно и торжественно слуга Господа начал заупокойную службу по умершему, и его унылый голос, сопровождаемый усиливающими печаль рыданиями, то возносился, то падал подобно мрачному гулу моря. По мере его речи и без того хмурый день становился все темнее, тучи закрыли небо, и закапал дождь. Казалось, сама природа оплакивает Джона Мортонсона.

Священник завершил надгробное слово молитвой, зазвучал церковный гимн, и несущие гроб служители заняли свои места. С последними звуками гимна вдова метнулась к гробу и с истерическими рыданиями упала на него. Однако постепенно она стала поддаваться на уговоры, успокаиваться, и когда священник уже собрался отвести ее от гроба, вдова бросила последний взгляд на лицо под стеклом. Но сразу воздела руки с раздирающим душу воплем и упала без чувств.

Родственники поспешили к гробу, друзья последовали за ними, и когда часы на камине пробили три, все стояли, глядя на лицо покойного Джона Мортонсона.

Однако они быстро отвернулись, испытав тошноту и головокружение. Один мужчина, торопясь поскорее уйти от жуткого зрелища, ненароком толкнул гроб, сбив одну из ненадежных подпорок. Гроб упал, а разбитое стекло разлетелось на мелкие осколки.

Из зияющего отверстия осторожно выбралась кошка покойного, она лениво спрыгнула на пол, удобно устроилась там, неторопливо умыла лапкой окровавленную мордочку и торжественно выплыла из комнаты.

Часть расстояния между Оберном и Ньюкаслом дорога — сначала по одной стороне речушки, потом по другой — идет по долине, ограниченной крутыми склонами холмов и валунами, извлеченными со дна реки горнорабочими. Холмы густо поросли лесом, и дорога тут извилистая. Поздним вечером нужно ехать очень осторожно, чтобы не свалиться в воду. В тот памятный день было темно, река после недавнего ливня превратилась в бурный поток. Я ехал из Ньюкасла, и в миле от Оберна, находясь в самом узком и темном месте низины, внимательно выглядывал тропу, чтобы не сбиться с пути. Внезапно перед самым конем я заметил мужчину и, резко осадив животное, чуть не поднял его на дыбы.