Артуро Перес-Реверте - Клуб Дюма, или Тень Ришелье [litres]

— А если представить, что нужной страницы-подлинника не сохранилось и копию снять не с чего?

Братья самодовольно улыбнулись.

— Тогда, — сказал старший, — задача становится куда интересней.

— Тут нужны образцы и воображение, — добавил младший.

— И, конечно, смелость, сеньор Корсо. Представьте, что в наши с Пабло руки попал такой дефектный экземпляр «Девяти врат»… Значит, в нашем распоряжении есть сто шестьдесят шесть страниц подлинника — целый набор образцов букв и символов, использованных печатником. Вот мы и начнем снимать с них копии, пока не получим весь алфавит. С алфавита делается копия на фотобумагу — с ней легче работать, — и каждую букву воспроизводим столько раз, сколько нужно, чтобы заполнить всю страницу… Идеальное решение — так работают истинные артисты, — когда шрифт отливают из расплавленного свинца, как делали старые печатники… Что, к сожалению, слишком сложно и дорого. Поэтому мы выберем современные методы. Лезвием вырежем отдельные буквы, и Пабло — он в таком деле сноровистей — вручную составит пластину: две страницы, строчка за строчкой, совсем как наборщик XVII века. И с них мы снимем еще один оттиск — на бумагу, чтобы не было видно стыков между буквами и других дефектов или, наоборот, чтобы добавить дефекты, сходные с теми, что есть в других буквах, строках и страницах оригинального текста… Потом остается только сделать негатив, а с него — рельефную копию: печатную форму.

— А если на отсутствующих страницах должны быть иллюстрации?

— Все равно. Когда нам доступна нужная гравюра из подлинника, система воспроизведения еще проще. Если речь идет о ксилографиях — а у них более четкие линии, чем у гравюр на меди или сделанных с помощью граверной иглы, — работа выходит гораздо чище.

— Ладно, а если оригинальной гравюры нет?

— И тогда особых трудностей не будет. Если мы знаем гравюру по описаниям — делаем по описаниям. Если нет — придумываем сами. Естественно, сперва изучаем технику сохранившихся иллюстраций. Это по плечу любому хорошему рисовальщику.

— А печать?

— Вы отлично знаете, что ксилография — это гравюра на дереве, но выпуклая: деревянную доску продольного распила покрывают белой краской, на которую наносится композиция. Потом работает резец, и на доску накладывается краска — изображение переходит на бумагу… Когда мы копируем ксилографии, мы пользуемся двумя способами: либо снимаем копию с рисунка — лучше на резину, либо, если можно воспользоваться помощью хорошего рисовальщика, делаем новую ксилографию — на дереве, воспроизводя технику нужной эпохи, и печатаем уже с нее… Скажем, я, имея под рукой такого мастера, как брат, выбрал бы кустарный способ. Всякий раз, как только подворачивается возможность, искусство должно состязаться с искусством.

— И выходит чище, — бросил Пабло.

Корсо заговорщически ухмыльнулся:

— Как с сорбоннским «Speculum».

— А что? Пожалуй, его создатель — или создатели — думали так же… Правда, Пабло?

— Они, во всяком случае, были настоящими романтиками, — согласился тот и невольно расплылся в улыбке.

— Тут вы правы, — согласился Корсо, а потом указал на книгу: — Итак, ваш приговор?

— Я бы сказал, что это подлинник, — ответил Педро Сениса без тени сомнения. — Даже нам была бы не по плечу столь тонкая работа. Гляньте: качество бумаги, пятна на страницах, ровный цвет краски, изменения ее тонов, печать… Не скажу, чтобы наличие вставных листов исключалось полностью, но считаю такое маловероятным. Если это все-таки подделка, выполнена она в те же годы, когда печаталась книга… Сколько экземпляров сохранилось? Три? И вы, разумеется, учли и такой вариант, что все три книги — фальшивки…

— Учел. А что вы скажете об этих ксилографиях?

— Они, конечно, необычны. И подписи… Но они, бесспорно, выполнены в ту эпоху. Бесспорно… Краска, цвет бумаги… Думаю, главная загадка не в том, как и когда они были напечатаны, а в том, какой тайный смысл в них заключен. Но нам, к сожалению, до этого не докопаться.

— Ошибаетесь. — Корсо собрался закрыть книгу. — На самом деле мы много до чего докопались.

Педро Сениса жестом остановил его:

— Еще одна вещь… Хотя вы, конечно, обратили на это внимание: марка гравера.

Корсо не удалось скрыть смущения:

— Честно сказать, не пойму, о чем вы…

— Под каждой гравюрой стоит микроскопическая подпись… Покажи ему, Пабло.

Младший брат сделал вид, что вытирает руки о плащ, хотя потными они быть никакие могли. Потом подошел к «Девяти вратам», поднес лупу к странице и показал Корсо.

— На каждой гравюре, — пояснил он, — стоят традиционные аббревиатуры: «Inv.» вместо «invenit» и подпись автора рисунка, потом — «Sculp.» вместо «sculpsit» [69] Здесь-, создал композицию; вырезал (лат.). , гравер… Атеперь посмотрите: на семи из девяти ксилографий присутствует аббревиатура «А. Torch», и в качестве «sculp.», и в качестве «inv.». Из чего ясно, что для них сам печатник и выполнил рисунок, и вырезал его. Но вот еще на двух он значится лишь как «sculp.». То есть их он только вырезал. А вот автором оригинальных рисунков — «inv.» — был кто-то другой: тот, кому принадлежали инициалы «L. F.».

Педро Сениса слушал объяснения брата и одобрительно, но еле заметно покачивал головой. Потом он зажег очередную сигарету.

— Неплохо, правда? — Он закашлялся в клубах дыма, сквозь который видны были коварные огоньки в его хитрых мышиных глазках, следивших за реакцией Корсо. — Сожгли только печатника, а оказывается, работал он не один…

— Да уж, — подвел итог его брат, мрачно захохотав. — Кто-то подсобил ему попасть на костер.

Тем же вечером к Корсо с визитом явилась Лиана Тайллефер. Вдова пришла без предупреждения и невольно выбрала как раз тот смутный час, когда охотник за книгами, одетый в выцветшую ковбойку и старые вельветовые штаны, стоял у окна и смотрел на городские крыши, отсвечивающие красно-оранжевыми огоньками. Да, момент был не самый удачный, и, загляни она в любое другое время, скорее всего, не случилось бы многое из того, что произошло позднее. Кто знает? Сегодня нам трудно судить об этом. Зато мы можем с абсолютной достоверностью восстановить следующую цепочку событий. Итак, Корсо стоял у окна, и взгляд его туманился все больше и больше по мере того, как опускался уровень джина в стакане. Тут раздался звонок в дверь, и Лиана Тайллефер — белокурая, очень высокая и очень эффектная, в английском пальто, накинутом на элегантный костюм, и в черных чулках — возникла на пороге. Волосы, собранные в пучок, были скрыты под широкополой шляпой-борсалино табачного цвета, слегка и очень изящно сдвинутой набекрень, что вдове весьма шло. У нее был вид красивой женщины, уверенной в своей красоте и желающей, чтобы все эту красоту оценили.