Артуро Перес-Реверте - Клуб Дюма, или Тень Ришелье [litres]

Фильмы со счастливым концом… Корсо нажал на кнопку пульта, и экран погас. Теперь вот охотник за книгами сидел в Париже, а Никон фотографировала детей с печальными глазами где-нибудь в Африке или на Балканах. Однажды, заглянув в какой-то бар выпить джина, он мельком увидел ее в программе теленовостей: рядом рвались бомбы, мимо бежали перепуганные люди, а она спокойно стояла — волосы заплетены в косу, на плече камера, у лица 35-миллиметровый фотоаппарат, — и фигура ее резко выделялась в дыму и пламени. Никон. Среди тех грандиозных обманов, которым она охотно и слепо верила, фильмы со счастливыми финалами были самой большой нелепостью. Там герои ели куропаток и всегда любили друг друга, и казалось, что результат уравнения просто не может не быть окончательным и бесспорным. И никаких вопросов о том, сколько же длятся любовь и счастье в этом самом «всегда», которое на самом-то деле дробится на жизни, годы, месяцы. И даже на дни. Пока не наступил неизбежный финал — их с Никон финал, — она и мысли не допускала, что герой недели через две может потонуть на своем корабле, наткнувшись на подводный риф у Гебридских островов. Или что героиню через три месяца собьет автомобиль. Или события будут развиваться совсем иначе: кто-то заведет любовника, кто-то почувствует раздражение и скуку, кто-то решит перечеркнуть прожитое. А сколько бессонных ночей, сколько слез и недомолвок, сколько одиночества последовало за тем поцелуем? Может, героя в сорок лет свел в могилу рак. А героиня дожила до восьмидесяти в приюте для престарелых… Красавец-офицер превратился в развалину, ведь геройские раны неизбежно оставляют по себе уродливые шрамы, а победы его забылись и никого больше не интересуют. Какие драмы переживают они, уже состарившиеся, когда у них не хватает сил ни на борьбу, ни на сопротивление, их швыряет туда-сюда мировой ураган, и они беззащитны перед людской глупостью, жестокостью и подлостью.

Порой ты пугаешь меня, Лукас Корсо.

Без пяти минут одиннадцать он раскрыл-таки тайну камина на вилле Виктора Фаргаша, хотя до полной ясности было еще далеко. Он зевнул, потянулся и глянул на часы. Потом снова полюбовался разложенными по постели кусочками бумаги и уставился в зеркало, которое висело рядом со старинной открыткой в деревянной рамке: гусары перед Реймсским собором. Он увидел собственное отражение: встрепанный, небритый, в съехавших на нос очках — и тихонько рассмеялся. Этот волчий смех, коварный и злобный, Корсо приберегал для особых случаев.

И теперь был как раз такой особый случай. Все фрагменты «Девяти врат», которые он сумел идентифицировать, соответствовали определенным страницам с текстом из целого экземпляра. От девяти гравюр и фронтисписа не осталось и следа. Чему могло быть два объяснения: первое — они сгорели в камине; второе, и более вероятное, — кто-то, разодрав книгу, унес их с собой, а то, что ему не понадобилось, швырнул в огонь. Этот кто-то, кем бы он там ни был, несомненно считал себя очень хитрым. Или она считала себя очень хитрой. Хотя после того, как Корсо совершенно неожиданно, стоя на перекрестке, увидал Ла Понте и Лиану Тайллефер, ему не следовало исключать и третье лицо множественного числа: они считали себя очень хитрыми. Теперь важно было разобраться: случайно ли были оставлены те следы, которые обнаружил Корсо, или это ловушка. Весьма искусная, надо сказать, ловушка.

Кстати о ловушках. В дверь постучали, и, когда Корсо открыл, не забыв прежде накинуть покрывало на экземпляр номер Один и рукопись Дюма, он увидел девушку. Она явилась босиком, в джинсах и белой футболке.

— Привет, Корсо. Надеюсь, ты никуда не собрался на ночь глядя.

Порог комнаты она не переступила, а стояла в прихожей, сунув большие пальцы в карманы джинсов, которые очень туго обтягивали ее бедра и длинные ноги. Потом наморщила лоб, ожидая дурных новостей.

— Можешь расслабиться и покинуть пост, — успокоил ее Корсо.

Она облегченно улыбнулась:

— До смерти хочется спать.

Корсо повернулся к ней спиной и шагнул к ночному столику с бутылкой, которая оказалась уже почти пустой. Тогда он принялся исследовать мини-бар и наконец победно выпрямился — с маленькой бутылочкой джина в руке. Он выплеснул ее содержимое в стакан и сделал глоток. Девушка по-прежнему стояла в дверях.

— Они унесли гравюры. Девять штук. — Корсо показал стаканом на фрагменты экземпляра номер Два. — Остальное сожгли — заметали следы; именно поэтому уничтожено не все. Они позаботились, чтобы кое-что осталось… Таким образом, можно официально установить, что книга сгорела.

Девушка склонила голову набок и пристально смотрела на него.

— А ты умный.

— Еще бы! Поэтому меня и кинули на это дело.

Она сделала несколько шагов по комнате. Корсо следил за ее босыми ногами, ступившими на коврику кровати. Она внимательно изучала обгоревшие кусочки.

— Книгу сжег не Виктор Фаргаш, — добавил Корсо. — У него бы на это рука не поднялась… Что они с ним сделали? Такое же самоубийство, как у Энрике Тайллефера?

Она помедлила с ответом. Взяла клочок и попыталась разобрать печатные буквы.

— Вот и ответь на свои вопросы сам, — бросила она, не поворачивая головы. — Для того тебя и кинули на это дело.

— А ты?

Она читала, беззвучно шевеля губами, но с таким видом, будто текст был ей знаком. Когда она вернула клочок на постель, в самых краешках ее губ мелькнула печальная улыбка воспоминания — очень странная на юном лице.

— Ты уже знаешь: я здесь, чтобы охранять тебя. И я тебе нужна.

— Что мне точно нужно — так это еще джина.

Он допил то, что осталось в стакане, и процедил сквозь зубы какое-то ругательство, стараясь скрыть тревогу — а может, и смущение. Будь все проклято! Изумрудная зелень, снежная белизна, лучезарный свет, глаза, улыбка на загорелом лице, длинная обнаженная шея с нежно пульсирующей жилкой. А пошел ты… Лукас Корсо! Мало на тебя навалилось? Такты еще пялишься на эти смуглые руки, тонкие запястья и длинные пальцы. И на прочее… Он уперся глазами в великолепные груди, обтянутые белой футболкой: до сих пор у него не было случая разглядеть их и оценить. Он представил себе: смуглые, тяжелые, темная кожа под белым хлопком, плоть, сотканная из света и тени. А еще он в очередной раз изумился росту девушки. Она была никак не ниже его. Даже чуть повыше.

— Кто ты?

— Дьявол, — ответила она. — Влюбленный дьявол.

И расхохоталась. Томик Казота лежал на комоде, рядом с «Мемориалом Святой Елены» и какими-то бумагами. Девушка глянула на книгу, но в руки не взяла. Потом ткнула в нее пальцем, подняв глаза на Корсо:

— Ты веришь в дьявола?

— Мне платят, чтобы я верил. Во всяком случае, до тех пор, пока не доведу эту работу до конца.