Александр Матюхин - Восхищение [сборник litres]

Живов коротко усмехнулся, словно старался убедить кого-то невидимого, что ни черта не боится.

Он неторопливо переоделся, привел себя в порядок и, уже когда вышел из номера и пошел по узкому и плохо освещенному коридору к лестнице, вспомнил об оброненном в туалете скетчбуке и карандашах. Хорошо было бы вернуться и убрать за собой, но с другой стороны…

На лестничном пролете его, замешкавшегося, перехватил старый друг. У друга в руках был пластиковый стаканчик с пивом. Друг был уже слегка навеселе.

– Праздник начинается! – возвестил он. – Если бы ты знал, брат, как я долго ждал этого момента! Дело всей моей жизни! Собрать, значит, вас всех вместе! Организовать!

В его речи, как обычно, было слишком много восклицательных знаков. Живова передергивало от напора старого друга, но он старался не перебивать. Лишь один раз вклинился с вопросом – кого это «вас всех», на что получил краткий ответ: «Гениев!»

После чего Живов был подхвачен под локоть, увлечен на первый этаж, мимо пустующей стойки регистрации, налево по коридору, мимо туалета и хозяйственной комнаты к распахнутым дверям столовой.

В столовой находилось человек двадцать. Люди разных возрастов, но почему-то одни мужчины. Кто-то сидел за столиками, кто-то стоял в очереди за едой, некоторые разбились на группы и о чем-то беседовали. Слева от столов возвышалась небольшая сцена на деревянных подмостках. На сцене стоял обычный табурет, а больше ничего не было. Вдобавок, на сцену не падал свет, и казалось, что сразу за табуреткой начинается темнота, в которой кто-то мог скрываться – невидимый для всех в столовой. Живова это почему-то смутило.

Старый друг тем временем поволок его в конец очереди, попутно знакомя с людьми вокруг. Друг всех знал. Его тоже все знали. С каждым он перекинулся хотя бы парой слов, кивал, жал руки и всюду раскидывал восклицательные знаки, убеждая окружающих, что действие их ждет невероятное и, значит, грандиозное.

Живов пригляделся и обнаружил, что из еды на шведском столе только овощи, причем в основном свежие. У организаторов фестиваля был своеобразный вкус.

Пока друг наливал сок, Живов ухватил на тарелку несколько долек огурцов, веточку помидоров черри и оливки без косточек. В животе заурчало, и будто бы это услышали все вокруг. Люди повернули головы. Живову сделалось неловко, но он тут же сообразил, что смотрят не на него, а в сторону двери.

Тогда Живов тоже обернулся и, будто в дурном фильме, выронил тарелку из внезапно задрожавших рук. Тарелка разбилась с оглушительным звоном, потому что вокруг внезапно наступила тишина. Оливки покатились под столы. Живов этого не заметил. Он не мог отвести взгляда от черноволосой девушки с небольшим шрамом на носу. Она была абсолютно обнаженной, гладкой, красивой, чистой – это была девушка с его рисунка.

Девушка неторопливо двигалась в сторону сцены, кивая людям вокруг, будто старым знакомым. Кому-то улыбнулась, обнажив зубы, которые Живов не рисовал – но они были именно такими, как на рисунке! – кого-то похлопала по плечу, а проходя мимо Живова, провела длинными пальцами с фиолетовыми ноготками по его небритому подбородку и встретилась взглядом с его взглядом. Она безмолвно сказала: «Я знаю, что мы делали. О, это было забавно!»

Живов же задрожал всем телом и вмиг почувствовал себя тем самым подростком, который много лет назад нарисовал портрет девушки с плаката: подростком, который возбудился так стремительно, будто от скорости эрекции зависела его жизнь.

Девушка поднялась на сцену, и темнота одела ее в невидимое платье, заключила в свои объятия.

– Что происходит? – пробормотал Живов, едва к нему вернулась способность что-либо говорить. – Кто это?

– Богиня, – ответил друг и добавил: – Организатор фестиваля. Это всё ее.

– В каком смысле?

– Гостиница, еда, номера, вы. И я в том числе.

Девушка села на стул, закинув ногу на ногу, положила руки на колено и молча осматривала столовую, вертя головой и улыбаясь. Свет внезапно сделался тусклым, будто лампочки решили светить вполсилы. Мало того, свет этот задрожал и зашевелился, по полу и по стенам вытянулись тени.

Старый друг тихонько засмеялся, но на лбу у него разлилась блестящая испарина.

– Какая мастерица, а? – прошептал он. – Эффектно!

– Добрый вечер, – сказала девушка. Голос у нее был такой же прекрасный, как и внешность. Он звучал особенно громко во всеобщей тишине. – Рада вас сегодня здесь видеть. Рада, что все приехали, никто не опоздал. Именно так и было задумано. Двадцать два человека. Верно?

– Верно! – крикнул друг и заторопился к сцене, расталкивая людей локтями. – Позвольте! Как и просили. Со всех концов света. Наиталантливейшие! Ярчайшие! У всех дар. По ягодке собирал, значит, чистый сорт!

Торопливо поднявшись, он изогнулся в какой-то странной позе: упал на колени, уперся вытянутыми руками в пол и так и застыл, осматривая людей. Глаза у друга странно заблестели, рот приоткрылся, и сквозь зубы на губах проступила вязкая пузырящаяся слюна.

– Ну что ж. Раз все в сборе, предлагаю начать! – сказала девушка и звонко шлепнула себя ладонями по обнаженным бедрам.

Живову стало страшно. Именно этот самый ШЛЕП он слышал в собственном номере. Звук этот наложился на странность происходящего, на бесстыдную обнаженность, дурное освещение, сырые овощи, разбитую тарелку, и захотелось немедленно выскочить из столовой, подальше от людей, в пустоту коридора, или еще лучше – рвануть на улицу, в метель, где холодно и тоже темно, но темнота какая-то другая, своя, живая. Живов даже начал разворачиваться, оттолкнул носком ботинка оливку, как вдруг его окликнул звонкий голос девушки:

– Живов, уже уходите?

Он оглянулся, неосознанно и испуганно, увидел, что на него смотрят со всех сторон – теперь уже точно именно на него. И в первую очередь смотрит девушка со сцены. Она сидела раздвинув ноги, подавшись вперед, но в этой ее позе почему-то не было ничего вульгарного, а даже наоборот – к Живову вернулось саднящее сладкое желание. В уголке обоих глаз закололо, и мир вокруг обернулся дымкой.

– Снова дрочить уходите? – спросила девушка таким будничным тоном, будто обсуждала с Живовым погоду. – Но я ведь здесь, перед вами. Зачем бежать в туалет или на холод? Оставайтесь. Начните прямо сейчас, а?

– Что? – выдавил Живов, окончательно запутавшись в ощущениях.

Член его при этом торчал колом.

Девушка ухмыльнулась, перевела взгляд на кого-то еще.

– А вы, Кондратьев, не сдерживайтесь. Сфотографируйте обнаженную девочку, как обычно делаете. А потом можете достать свое дилдо и заняться, чем вы там занимаетесь, разглядывая фотографии.

Живов попытался определить, что это за Кондратьев, но вокруг стало слишком темно.