Михаил Парфенов - Голоса из подвала [litres]

«Ты не нужен мне больше. Таким ты мне не нужен».

«О, пацан, ты ошибаешься. Мы с тобой – лучшие друзья. Твоя ненависть, твоя зависть – идеальный костяк для моих мышц. Я – плоть, выросшая поверх тебя. А когда нас прижмут…»

Влад ворвался в комнату, на глазах изумленного Борьки выгреб из-под кровати сумку.

«Когда нас прижмут, у тебя всегда будет алиби. Ты же доходяга. Никто не поверит, что ты сотворил такое. И потом, наши ДНК не совпадают».

– Чувак, ты в порядке? – отодвигаясь к стене, спросил Борька.

«Хочешь, сломаем ему челюсть?»

– Нет, – вскрикнул Влад.

«Хозяин – барин».

Они выскочили на улицу. Остановка. Такси.

«Я знаю, где взять бабки, пацан. Хорошие бабки, не сомневайся».

– До автовокзала, шеф.

«К-куда мы едем?» – спросил заикаясь Влад.

«В Москву. Навестим моих старых дружков».

В голове улыбался насильник и каннибал. Человек, растерзавший невинную девушку. Убивший голыми руками Чапова. Человек, который застрелил Фурлетова и, возможно, нет, даже наверняка, надругался над его трупом.

За окнами мелькали машины, люди, дома. Кроны деревьев съеживались и осыпались.

«А хочешь, – внезапно сказал Минотавр, – перед отъездом мы заглянем к твоей Дианке и попробуем растопить ей сердце? Найти адрес – не проблема».

«Ты жрал ее, тварь! – выкрикнул Влад. – Ты съел ту девочку!»

«Мы оба, пацан».

Руки, покоящиеся на коленях, больше не были руками восемнадцатилетнего парня. Они вытянулись, разбухли мускулами, погрубели. Стекло отразило бритую голову, глубоко посаженные глаза.

Таксист посмотрел в зеркало заднего вида и вяло озадачился, но, похоже, быстро придумал логическое объяснение случившемуся.

«Когда закончится действие тренажеров…»

«Не закончится, – спокойно перебил Минотавр, – теперь я контролирую ситуацию. И я повторяю вопрос. В качестве подарка за такой надежный каркас. Ты хочешь развлечься с ней?»

Такси увязло в пробке. Водители раздраженно сигналили. Заморосил дождь.

Влад смотрел на запястье, на рогатую татуировку, на вальяжно постукивающие по колену пальцы, пальцы психопата с обгрызенными ногтями.

Его ждали долгий путь без возможности высадиться, заднее сиденье, тряска, политое кровью шоссе чужой мести.

«Хочешь?» – спросил главный.

«Да», – устало признался он.

– Ну же, мальчик!..

– Мы не можем ждать вечно…

– Вечно, вечно, вечно…

– Разве не хочешь ты снова в подвал?..

– Хочешь, хочешь, хочешь…

– Разве не хочешь вновь слышать нас и наши истории?..

– Слышать, слышать, слышать…

– Доктора ничего не понимают…

– Они травят тебя, а не лечат…

– Не лечат, не лечат, не лечат…

– Пытаются разорвать нашу связь…

– Напрасно, напрасно, напрасно…

– Поэтому нас так плохо слышно…

– Слышно, слышно, слышно…

– Из-за таблеток…

– Плохо, плохо, плохо…

– Поэтому ты не помнишь, что делал вчера…

– И неделю назад… или месяц…

– Все запуталось из-за таблеток…

– Плохо, плохо, плохо…

– Превратилось в обрывки рецептов…

– Хорошо, что есть сны…

– Спи, спи, спи…

– И ты все еще слышишь истории…

Юки просыпается ночью, вырванная из беспокойного сна глухим протяжным стоном:

– Ю-у-ля-я… Ю-у-ля-я, помоги!..

Быстрый взгляд поверх покрывала на заплутавший в проводах от зарядки и наушников телефон.

Полтретьего, Киселева, поздравляю. Тебе удалось поспать два часа, целых два часа! А еще через два с половиной – пора валить из дома.

Работать, пока бабушка спит.

– Скорее! – вопит старуха.

Злой, требовательный вой вдруг срывается в хныкающий плач, от звуков которого Юки начинает дрожать. Ее трясет, мобильник скользит из рук обратно, в путаницу проводков. Сознание Юки тоже скользит по вязкой жиже между сном и явью.

Ведь она помнит, прекрасно помнит, в голове мелькают яркие живые картинки, будто листки с ее первыми детскими комиксами из альбома, что бабушка подарила на десятый день варенья, то есть целую вечность назад.

– Юлька, зараза! Да где ж тебя носит?! Тварина, шаболда, дырка вонючая!

…помнит, какая бабуля раньше была, до падения и перелома, до больницы и психиатра, до галоперидола лошадиными дозами в таблетках и ампулах.

– Ю-у-ля-я-я…

– Сейчас!

Главное, самой не свихнуться.

Ее смывает по влажной простыне, тьма кружит, спертый воздух душит, липкая от пота кожа на руках и шее чешется. В квартире у бабушки жара, но паркет дышит ночным холодом, леденит ступни до онемения. Холод пробирается сквозь тонкие девчачьи носочки, покрывает щиколотки колючими мурашками.

В темноте – некогда шарить по полу в поисках тапок – Юки спешит к дверям. Стекло подкрашено с одного края желтым – это снаружи, из ванной. Тусклый свет тянет щупальца, ползет могильными червями по мутной мозаике. Нога задевает валяющийся подле кровати рюкзак. Нутро рюкзака отвечает сухим, как дряхлая старушечья кожа, шорохом. Юки, споткнувшись, чуть не падает.

Главное, самой не сломаться.

Желтая полоса на порченом линолеуме указывает путь к ванной. Свежие коричневые ляпы. От резкой вони мутит больше, чем с недосыпа.

– Ю-у-ля-я-я…

– Иду я, иду!

Шатающейся походкой Юки бредет к ванной. Огибает лужицы экскрементов, цепочкой наметившие дорожку от бабулиной спальни через весь коридор.

Старуха раскорячилась на унитазе, жалкая и уродливая. Ночная рубаха задрана до пояса, дряблые ляжки расхлястаны, перепачканный рваный памперс сполз на колено. Одна рука уцепилась за край ванной, сереют широкие полоски грязи под отросшими ногтями. Другая рука ощупывает в поисках опоры полотенцесушитель: ладонь хаотично ползает по трубе, как огромный слепой паук. Лицо бабули перекошено, с губы свисает нитка белой, влажно поблескивающей слюны.

Выпученные от напряжения глаза, блеклые, затянутые катарактой, словно водой залитые, с трудом фокусируются на дверном проеме.

– Вот ты где, тварь неблагодарная? Помоги, не могу подняться!

Юки не отвечает на брань. Привыкла пропускать оскорбления, пусть каждое и ранит, впивается острой занозой в сердце. Но еще больнее, когда ругательства сменяются ласковыми словами и мольбой.

– Ну давай же, Юлечка, миленькая… – хнычет бабуля, и по дрожащим щекам катятся крупные, кристальной чистоты слезы.

Юки тоже готова заплакать. Но – нельзя. Главное, самой не пасть духом.

– Минутку посиди, ба, – просит она. – Я только приберусь.

Ныряет в желтый муторный свет ванной комнаты. В тени под раковиной гофр в паутине, под ним пластиковое ведро и половая тряпка. Юки наскоро протирает заляпанный кафель. Включает воду, набирает ведро, окунает полотенце. Помогает бабуле встать с унитаза, переступить через упавший памперс. Обтирает бледные, словно выцветшие от времени, бедра, дистрофичные икры, стянутые сеткой варикоза стопы.