Валерий Роньшин - Девочка с косой и другие ужасные истории [litres]

– Да, да, да… – вспомнил Афонькин. – Была же еще одна тетрадь! С какими-то считалками…

– А с какими? – заинтересовалась Любка.

– Что-то вроде – энис-бармаленис… В общем, полнейшая бессмыслица. Я еще подумал: зачем старушка, которая до меня тут жила, записывала этот детский лепет?

Гвоздь тоже заинтересовался считалками.

– А с этой тетрадью ничего странного связано не было?

– Странного?.. Да нет… Впрочем, постойте!.. Однажды я начал читать вслух считалку, показавшуюся мне забавной. А Рита вдруг побледнела и вырвала у меня тетрадь.

– Любопытно, – сказал Гвоздь, подкрутив усы.

– Да, любопытно, – повторила вслед за майором Любка, перекатив во рту жвачку.

– А чего тут любопытного? – не поняли Макс с Генкой.

– Я же вам говорила, что все считалки – это магические заклинания, – напомнила им Крутая. – А заклинания типа: энис-бармаленис – смертельны для черных существ из инфернального мира.

В комнату вошел капитан Кипятков.

– Товарищ майор, – козырнул он, – квартира осмотрена. Ничего подозрительного не обнаружено.

Гвоздь не отвечал, о чем-то задумавшись.

– Товарищ майор…

– Погоди, погоди, Жора. Кажется, я начинаю понимать истинные намерения нечисти… – Гвоздь взглянул на поэта. – Послушайте, Володя, а вы могли бы найти в тетради считалку, которую прочли своей невесте?

– Разумеется, мог бы. Но ведь тетрадь лежит в гробу.

– А мы ее оттуда достанем.

Афонькин был потрясен.

– Вы… хотите… выкопать Риту?

– Придется. В интересах следствия.

Губы и руки у Афонькина задрожали.

– Я… я не позволю…

– Да не волнуйтесь вы, гражданин, – успокоил его Кипятков. – Мы ее потом обратно закопаем.

– Не позволю, – срывающимся голосом повторил поэт. – Слышите?! Не поз-во-лю. Клянусь этим символом вечной любви… – Афонькин дотронулся до кулона в виде крохотного флакончика, висящего у него на грули.

– Будь я трижды неладен, если этот символ любви вам не подарила Курочкина, – убежденно сказал Гвоздь.

– Да, это Ритин подарок.

– Разрешите взглянуть, – протянул руку майор.

– Извините, нет, – отвел его руку поэт.

– А мне можно посмотреть? – медовым голосом попросила Крутая.

Ей Афонькин разрешил.

– Только, ради бога, осторожнее, – предупредил он, бережно снимая цепочку с кулоном.

– Конечно, конечно, – заверила его Любка.

Но как только кулон-флакончик оказался у нее, она со всего маху шмякнула его о стену.

– Что ты наделала?! – не своим голосом завопил Афонькин и рухнул без чувств.

От кулона-флакончика осталось лишь мокрое пятно на стене. Курочкина провела по пятну указательным пальцем, а затем лизнула этот палец; и тут же плюнула на пол.

– Приворотное зелье, – авторитетно заявила она.

– Я гляжу, Люба, ты не только красавица, но еще и умница, – подкрутил Гвоздь усы.

– Благодарю за комплимент. – Любка чмокнула жвачкой.

А Самокатов с Гороховым опять ничего не понимали.

– Какое еще приворотное зелье? – спросили они.

– С помощью которого Курочкина охмурила Афонькина, – объяснила им Крутая.

– А-а, – дошло до мальчишек.

Гвоздь посмотрел на цветочную вазу на столе. И посмотрел на бесчувственного Афонькина.

– Жора!

– Я! – козырнул Кипятков.

– Приведи его в чувство.

– Есть, товарищ майор!

Кипятков привел Афонькина в чувство. Поэт открыл глаза. И все сразу увидели, что с глаз у него будто пелена спала. Такие они стали чистые и ясные.

– Идемте выкапывать эту бестию, – сказал Афонькин.

Занимался хмурый рассвет, когда майор Гвоздь, капитан Кипятков, поэт Афонькин и ребята приехали на собачье кладбище.

Несмотря на такую рань, карлик уже вовсю махал метлой.

Увидев Гвоздя, он вытянулся по стойке смирно.

– Здравия желаю, товарищ майор!

– Здорово, лейтенант. Как обстановка?

– Спокойная!

– У тебя лопаты есть?

– Есть, штыковая и совковая.

– Давай и ту, и другую. И еще топорик.

– Слушаюсь!

Карлик дал им топор и лопаты.

– Это тоже ваш сотрудник? – спросил Гвоздя Самокатов, когда они уже направились к могиле Курочкиной.

– Так точно, – ответил майор. – Госбезопасность держит под контролем все питерские кладбища.

– А зачем? – спросил Горохов.

– Чтоб мертвецы не разбегались, – пояснил Гвоздь. И непонятно было – шутит он или не шутит.

Подойдя к могиле, Гвоздь с Кипятковым достали обоймы и деловито вставили их в свои пистолеты.

– Вы ж говорили, что пули нечистую силу не берут, – напомнил майору Генка.

– Обычные не берут, – уточнил Гвоздь. – А серебряные пули могут и взять… Жора!

– Я! – козырнул капитан.

– Огонь на поражение открывать только в самом крайнем случае. Она мне нужна живой. Уразумел?

– Так точно!

Затем Гвоздь обратился к остальным.

– Здесь лежит нечисть высшего разряда, – показал он пистолетом на могилу. – Поэтому приказываю соблюдать крайнюю осторожность. Уразумели?

– Уразумели, – ответила за всех Любка.

– Ну, кто тут у нас самый молодой? – Майор посмотрел на Генку с Максом. – Давайте-ка, ребята, разомнитесь.

Мальчишки взяли по лопате и приступили к работе. Когда они вырыли гроб, Гвоздь подцепил крышку топориком.

Крышка отскочила.

А из гроба выскочила собака. Точнее, скелет собаки.

– Гав-гав-гав! – злобно облаял собачий скелет всех присутствующих и пустился наутек.

– Лови!.. Лови!.. – закричал майор.

Да куда там – лови! Скелет так припустил на своих костях-лапах, что только костлявые пятки засверкали.

Видя, что нечисть уходит, Гвоздь вскинул пистолет.

Бах-бах! – выстрелил он.

Бах-бах! – выстрелил следом Кипятков.

Оба фээсбэшника попали в цель. Но собачий скелет продолжал улепетывать как ни в чем не бывало. Подбежав к кладбищенской ограде, он с ходу перемахнул ее. И был таков.

– Вот так номер, чтоб я помер, – сказал Гвоздь. – Ее даже серебряные пули не берут. Что ж это за тварь-то такая?.. Жора!

– Я!

– Обыщи гроб.

– Слушаюсь!

Капитан обыскал гроб.

– На дне гроба обнаружены следы пепла, – доложил он.

– Выходит, она сожгла тетрадь с заклинаниями, – сделал вывод майор и взглянул на поэта.

Афонькин был просто в шоке от всего увиденного.

– И это существо я любил больше жизни… – бормотал он.

– Успокойтесь, Володя, – сказал Гвоздь. – И постарайтесь вспомнить, какую считалку вы прочли своей невесте.

– Увы, не помню…

– Ну хотя бы одно словечко, – настаивал майор.

– Ой, да там сущая белиберда.

– А какая именно?

Афонькин наморщил лоб, вспоминая.

– Что-то типа – мени-пени.

– А может, эни-бени? – спросил Самокатов, начиная припоминать считалку, которую слышал в детском саду.

– Да, да! – встрепенулся поэт. – Точно – эни-бени!