Йон Линдквист - Икс. Место последнее [litres]

Томми-с-Анитой – его последнее положительное представление о себе самом, и в случае его утраты останется только Томми-в-кресле, а это – считай, что ничего. Страшно потерять и так немногочисленные остатки самоуважения.

Томми поднял голову с руля и посмотрел на Хагге, который, не отрывая глаз, наблюдал за ним с пассажирского сиденья. Томми улыбнулся и сказал:

– Прости, дружок. Думаю, для тебя это слишком. Или у тебя тоже есть представление о самом себе? Может, и ты сомневаешься в том, кто ты есть?

Хагге выглядел так, словно действительно обдумывает этот вопрос, и Томми всерьез испугался, что Хагге сейчас откроет рот и скажет: «Я чувствую себя немецким догом в теле мопса, вот откуда мои постоянные депрессии». Это все виски. Томми завел машину и медленно поехал к дому Аниты.

Томми нравился район Бергсхамра. Словно послевоенный пригород к западу или югу от Стокгольма обрел ноги и отправился на север, где окончательно осел и остался анклавом заповедных пятидесятых, пока все вокруг интенсивно застраивалось. Здесь, в тени высоких сосен, среди асимметричных низкоэтажных домов царил покой.

Томми припарковался около подъезда Аниты. Хагге не желал вылезать из машины и всячески упирался, когда Томми пытался стащить его с сиденья.

– Давай же, дружок. Теперь будем жить здесь. Мы справимся с этим вместе, да?

Поведение Хагге говорило «нет» так же ясно, как если бы он помотал головой. Томми проигнорировал его жалобные протесты и взял пса на руки. С трудом открыл дверь в подъезд – Хагге то и дело сползал с рук, – дошел до двери Аниты и позвонил. Послышались приближающиеся шаги. Томми сделал глубокий вдох и успел нацепить на лицо улыбку, прежде чем Анита открыла дверь.

Он сразу заметил, что и она для храбрости выпила пару бокалов виски, а в ее глазах разглядел тот же страх, который мучил и его самого. Хагге перестал сопротивляться и висел у него под мышкой, словно мешок картошки.

– Ну, – начал Томми и подбросил Хагге на руках. – Вот и мы.

– Да, – сказала Анита. – Вот и вы.

Мужчина из номера 203 оказался не таким уж и нежным и прекрасным. Для Аниты этот опыт не сильно отличался от того, что она переживала раньше, те же толчки и пыхтение. Тем не менее был один довольно длительный момент, который показался ей вполне сносным. Когда мужчина медленно раздел ее, а затем осыпал комплиментами, ласкал и целовал ей разные части тела. Если бы Анита не была так занята мыслью о том, что в этот миг пересекает определенную границу, она, возможно, смогла бы получить удовольствие и даже возбудиться.

Однако этого не случилось. Анита как будто покинула собственное тело и только с пьяным изумлением наблюдала со стороны, что с ним делают. Губы покрывают поцелуями ее бедра, пальцы касаются ее ног. Все равно что наблюдать, как кто-то вступает в интимные отношения со статуей, и единственным удовлетворением ей служило абстрактное знание о том, что эта статуя – она сама. Что ее ценят.

Анита лежала, глядя в потолок, пока мужчина был занят своим делом. Туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда. Больно ей не было, неприятным она бы это тоже не назвала, просто ужасно однообразно. Когда он на минуту сбавил темп, она чуть не уснула. Затем мужчина снова ускорился, а потом его охватила судорога, он взвыл, и все было кончено.

Мужчина спросил, понравилось ли ей, и она ответила, что очень. Пока он был в ванной, она оделась, села на край кровати и принялась ждать. Она чувствовала опустошение и ту же грусть, что и раньше, не больше и не меньше, но грусть окрасилась каплями страха, словно приближалось что-то темное и бесформенное, а она не могла определить, что это.

Мужчина вышел из ванной, достал бумажник, отсчитал три пятисотенных купюры и протянул ей. Анита посмотрела на деньги. Потом на мужчину. Он помахал купюрами, призывая взять их, он был из тех, кто держит свои обещания. Она взяла деньги двумя пальцами, встала и, скомкав, положила их в передний карман джинсов.

Бесформенное обрело форму. Теперь она шлюха. Слово, которым бросаются старшеклассники, слово, которое пишут в туалетах. ШЛЮХА. Просто слово, но теперь оно было частью ее плоти. Она трахалась за деньги. Она – шлюха.

Не взглянув на мужчину, Анита вышла из комнаты и пошла по коридору. Купюры казались неестественно большими и терлись в кармане, новая мысль не давала покоя. Ноги, переступающие по ковровому покрытию, это ноги шлюхи, и, дойдя до лестницы, она подумала: смотри, вон какая шлюха идет по лестнице .

На улице шел снег. Маленькие зернистые хлопья кружились в воздухе и падали ей на лицо.

Лицо шлюхи.

Она потерла глаза и набрала полные легкие холодного воздуха. Вообще-то пора с этим заканчивать. Ей заплатили, и заплатили хорошо за то, что раньше она делала бесплатно. Сколько времени на это ушло? Минут пятнадцать? Шесть тысяч в час. Она засунула руки в карманы куртки и пошла домой.

Снежные хлопья увеличились в размере, снегопад усилился и теперь вырисовывал ее контуры, словно на привидение набросили простыню, чтобы сделать его видимым. Внизу живота немного ныло, но самое неизгладимое впечатление на Аниту произвели не действия мужчины, а его слова. Теперь она оценила возможность взглянуть на ситуацию отвлеченно.

Как все его внимание было направлено на нее, пальцы скользили по ее телу, в то время как он сдавленно шептал, насколько она прекрасна. Его язык у нее в пупке, теплое дыхание на животе, комплименты ее нежной коже и красивой груди. И за это еще и заплатили .

Да-да, еще эти судорожные движения туда-сюда, но тут она вспомнила, как учительница физкультуры однажды сказала ей сделать двадцать отжиманий. Просто стиснуть зубы и покончить с этим. Смириться. Анита прислушалась к себе и обнаружила, что не очень-то и грустит. Уже неплохо.

Она находилась по другую сторону границы и продолжала исследовать новую территорию, изучала, какие есть типы мужчин и к каким намекам и сигналам они восприимчивы. Не все могли или хотели платить полторы тысячи, но ниже тысячи Анита не опускалась. У нее появились постоянные клиенты. Она освоила непростую науку, каких типажей надо избегать, и в худшем случае все заканчивалось синяком или разбитой губой.

Одно Анита поняла уже в первый раз: она ненавидела момент передачи денег. Несмотря на то что она продавала свое тело незнакомым мужчинам, ощущение опустошенности и грязи накатывало именно в момент оплаты. Она просила класть деньги ей в карман, но в результате неприятное ощущение просто наступало раньше – когда она инструктировала клиентов.

В конце концов Анита остановилась на нетрадиционном, но рабочем методе. Она написала записку, в которой сообщалось: когда все закончится и она пойдет в туалет, следует положить деньги в ее сумочку. Эту записку она давала читать клиентам, как только становилось ясно, что они договорились.