Йон Линдквист - Икс. Место последнее [litres]

– Я хотела проводить время вместе, – сказала Анита. – Чтобы ты все время был здесь. Но чисто практически я не смогла…

– Знаешь, что я думаю? – ответил Томми. – Я думаю, ты подсознательно видишь во мне собаку. Что я буду здесь, но не стану предъявлять никаких человеческих требований.

– Это было жестоко.

– Жестоко – так себе аргумент. Но я принимаю его. Если ты хотела держать меня здесь как собаку, могла бы хотя бы найти место моей корзине.

Анита вздохнула, встала и вышла в прихожую. Когда она взяла за ручки корзину Хагге, он выпрыгнул и посмотрел на Томми, словно говоря: смотри, что она делает! Да она с ума сошла! Анита внесла корзину в гостиную, поставила ее на стеклянный стол перед диваном, вынула оттуда плед и расстелила его на одном из белых кожаных кресел. Хагге с порога наблюдал за каждым ее движением.

Анита похлопала по пледу:

– Иди сюда, Хагге. Теперь это твое кресло. Можешь здесь жить.

Хагге посмотрел на хозяина, спрашивая разрешения. Дома у Томми ему не разрешалось лежать в кресле. Томми пожал плечами, и Хагге подкрался к Аните, словно в кресле буквально могла быть зарыта собака. В конце концов он запрыгнул на кресло, покрутился в нем и с довольным вздохом улегся, положив голову на лапы. Анита почесала его за ухом, и он не стал возражать.

– Знаешь, что я думаю? – спросила Анита. – Может, это и так себе аргумент , но ты совсем не собака. Ты гребаный кот. Хочешь приходить и уходить, когда тебе угодно, а здесь всегда должна быть еда и ласка на случай, если ты почтишь меня своим присутствием.

Хагге смотрел на Томми в ожидании, что тот ответит. Казалось, ему пришлось по вкусу, что Анита обозвала Томми «гребаным котом».

– Это неправда, – сказал Томми. – Ты сама нагородила все эти ограничения для нашего…

– Я? Ты, похоже, забыл, как все было в начале наших отношений, или как это вообще назвать. Сколько раз я звонила и предлагала встретиться, но Господин Кот всегда был занят, копаясь в очередном мусорном бачке. Поэтому в итоге я позволила Господину Коту решать, когда нам встречаться, но теперь он об этом забыл, потому что ему так удобно.

Томми смотрел на Хагге, который все еще позволял себя почесывать, и смутно чувствовал себя преданным . Его главный союзник перешел минное поле и встал на сторону врага. Он покопался в памяти и выудил оттуда пару разговоров, о которых упомянула Анита, но, вместо того, чтобы отступить, перешел в атаку.

– Твои клиенты, – сказал он. – Ты с ними распрощалась? Сказала, что завязываешь?

Блуждающий взгляд Аниты можно было считать ответом, поэтому Томми усилил нападение.

– Ладно, а как ты себе это представляла? Этот пес или кот, или кто я там теперь, должен сидеть у кровати и аплодировать или, наоборот, выходить из комнаты? Сидеть на кухне? Что мне делать?

Анита мрачно посмотрела на Томми, а Хагге отвернулся, чтобы не видеть обоих. Ледяным тоном Анита произнесла:

– Разумеется, я не собираюсь продолжать. Просто я об этом еще не сообщила.

– Вот оно что. А где же, по-твоему, будет мое рабочее место? Где твое – нам известно.

– А вот это низко, Томми. Я была о тебе лучшего мнения.

– Ты многого обо мне не знаешь.

– Теперь я начинаю это понимать.

Анита механически продолжала гладить Хагге, но теперь он отвел голову в сторону и встрепенулся. Он больше не желал быть пешкой в этой игре. Анита села в угол дивана, Томми мерил шагами комнату. Он снова почувствовал, как вокруг смыкаются стены, и отчаянно захотел назад в свою жизнь – кошачью жизнь, собачью жизнь, любую другую – только не эту.

– Видимо, это была плохая идея, – сказал Томми.

– Да, – согласилась Анита. – Похоже на то.

– Непросто будет все исправить.

– Вряд ли это вообще возможно. Все кончено.

– Да.

Силы оставили Томми, и он опустился на другой край дивана. Теперь они могли рассуждать спокойно и здраво, но это уже не важно. Все испорчено, полуметровую пустоту, возникшую между ними на диване, теперь не преодолеть, и оба об этом знали. Оставалось только вести дипломатические переговоры о завершении войны, а потом разойтись в разные стороны.

Вот дерьмо.

Ведь каждый нормальный человек понимает, что нельзя просто взять и съехаться, что это вообще за идея такая. Томми положил голову на подголовник, закрыл глаза и заглянул себе в душу. Она была пуста и холодна, лишь оболочка вокруг пустоты. Оставался последний шанс, и он его упустил.

Послышалось робкое щелканье, затем скрип кожи, движение на диване. Что-то теплое и мягкое легло на правую ногу Томми, и он открыл глаза. Хагге заполз на диван и вытянулся, положив подбородок на ногу Аните, а задние лапы – на ногу Томми.

Томми не решался взглянуть на Аниту, и вдруг они одновременно вытянули руки, чтобы погладить Хагге, и кончики их пальцев соприкоснулись, а тепло от тела Хагге грело им ладони, поднимаясь вдоль рук. Томми подвинул руку ближе, накрыл ею руку Аниты, посмотрел ей в глаза и сказал:

– Прости меня.

Анита кивнула:

– И ты меня прости.

– Конечно. Мы ведем себя как дети.

Анита начала осторожно двигать рукой, поглаживая Хагге:

– Хорошо, что здесь есть хоть один взрослый.

Какое-то время они сидели тихо, а потом Хагге решил, что его задача выполнена, и вернулся в кресло. Томми подвинулся ближе к Аните, приобнял ее, притянул к себе и сказал:

– Давай начнем заново?

– Давай.

– С чего начнем?

Анита помолчала, дыша ему в грудь. Затем произнесла:

– Я лгала тебе. Когда сказала, что не думала. Я думала.

Она на удивление робко посмотрела на Томми и спросила:

– Хочешь увидеть мою комнату?

Держась за руки, они встали с дивана. Хагге следил за ними взглядом, но остался в кресле. Когда они вышли в прихожую, Анита сняла с полки сахарницу с ангелами и достала оттуда ключ.

– Так она заперта, – сказал Томми. – Мне всегда было интересно.

– Ты никогда не…

– Нет.

– Так я и думала.

Анита вставила ключ в замок и повернулась к Томми:

– Только не смейся. Только не… забыла слово. Когда у кого-то есть что-то священное, а его оскорбляют.

– Осквернять.

– Да. Так вот, не оскверняй. Независимо от того, что ты подумаешь.

– Обещаю.

– Правда?

– Да. Обещаю.

Анита задержала дыхание и надавила на ручку, открыла дверь и впустила Томми в эклектичное, как ему показалось, святилище. Жалюзи спущены, но в комнату проникал свет из прихожей. На всех стенах – изображения ангелов в разных религиях. От огромных крылатых существ в исламе до светлых созданий в иудаизме, плюс народно-христианские ангелы с книжных закладок, охраняющие детей, идущих по мосткам через бурную реку. Кругом знаки на иврите, арабском и языках, названий которых Томми не знал, изречения на латыни, шведском и английском.