Гастон Леру - Призрак Оперы [litres]

Я уже не в силах был жить спокойно!.. И хотя Эрик торжественно заявил мне, что он сильно переменился, став добродетельнейшим из людей с тех пор, как его полюбили ради него самого – эта фраза заставила меня глубоко призадуматься, – я не мог без дрожи вспоминать о чудовище. Кошмарное, неповторимое, отталкивающее безобразие ставило его вне общества, и мне часто казалось, что в силу этого он не считал себя связанным с родом людским никакими обязательствами. То, как он рассказывал мне о своей любви, лишь усиливало мои опасения, ибо в событии, на которое он намекал с таким хорошо известным мне бахвальством, я усматривал причину новых драм, еще более ужасных, чем все остальное. Я знал, до какой наивысшей степени губительного отчаяния могло дойти страдание Эрика, и речи, которые он вел, – смутно предвещавшие ужаснейшую катастрофу, – неотступно преследовали меня в моих страшных раздумьях.

С другой стороны, я сделал открытие: между чудовищем и Кристиной Дое установилось странное духовное общение. Спрятавшись в чулане, который является продолжением гримерной юной дивы, я присутствовал на восхитительных уроках музыки, приводивших, конечно, Кристину в неописуемый восторг, и все-таки никак не думал, что голос Эрика, громоподобный или нежный, просто ангельский – по его усмотрению – мог заставить забыть о его безобразии. Я все понял, когда обнаружил, что Кристина его еще не видела! Мне выпал случай проникнуть в ее гримерную, и, вспомнив преподанные мне некогда им уроки, я без труда нашел приспособление, которое приводило в движение стену с зеркалом, и установил, каким образом с помощью полых кирпичей, кирпичей-рупоров, он добился того, что Кристина слышала его, как будто он находился рядом с ней. Точно так же я отыскал путь, ведущий к источнику и в темницу – темницу коммунаров, – и еще люк, позволявший Эрику проникать непосредственно под сцену.

Каково же было мое удивление, когда через несколько дней я своими глазами увидел и своими ушами услышал, что Эрик и Кристина Дое встречаются, мало того, я застал чудовище у маленького источника, что струится на дороге коммунаров (в самом конце, под землей): склонившись, Эрик пытался привести в чувство потерявшую сознание Кристину Дое. И рядом с ними преспокойно стояла белая лошадь, лошадь из «Пророка», пропавшая из конюшни в подвалах Оперы. Я вышел не таясь. Это было ужасно. Я видел, как искры посыпались из двух золотых глаз, и, не успев вымолвить ни слова, получил прямо в лоб оглушивший меня удар. Когда я пришел в себя, Эрик, Кристина и белая лошадь исчезли. Я нисколько не сомневался, что несчастная стала пленницей в Озерном жилище. Не колеблясь, я решил вернуться на берег, несмотря на всю опасность подобного предприятия. Спрятавшись у черного берега, я целые сутки подстерегал чудовище, так как был уверен, что Эрик непременно выйдет за покупками. Должен сказать в связи с этим, что, когда он отправлялся в Париж или осмеливался появляться на публике, на место ужасной дыры, заменявшей ему нос, он ставил нос из папье-маше, украшенный еще и усами, что вовсе не меняло коренным образом его зловещего облика, и потому, когда он проходил мимо, вслед ему обычно говорили: «Гляди-ка, вон Кощей идет», но зато делало его в какой-то мере – я повторяю, в какой-то мере – сносным на вид.

Итак, я подстерегал его на берегу озера – озера Аверн, как он несколько раз с усмешкой называл при мне свое озеро – и, утомленный долгими часами ожидания, уже говорил себе: наверняка он вышел через другую дверь, дверь третьего подвального этажа, как вдруг услышал тихий плеск в темноте и увидел два золотых глаза, сверкавших, подобно сигнальным огням, и вскоре лодка пристала. Спрыгнув на берег, Эрик подошел ко мне.

– Ты тут уже двадцать четыре часа, – сказал он мне, – ты мне мешаешь! Заявляю тебе, все это очень плохо кончится! И ты сам будешь во всем виноват, ибо по отношению к тебе я проявляю неслыханное долготерпение!.. Ты думаешь, что следишь за мной, глупый простофиля (дословно), а на самом деле это я за тобой слежу и знаю все, что тебе известно о моей здешней жизни. Вчера я пощадил тебя на моей дороге коммунаров, но чтобы я тебя там больше не видел! Честное слово, ты ведешь себя крайне опрометчиво, и я спрашиваю себя, понимаешь ли ты еще, что могут означать слова!

Он был так сильно разгневан, что в тот момент я поостерегся прерывать его. Засопев, как тюлень, он пояснил свою ужасную мысль, полностью совпадавшую с моей страшной мыслью.

– Да, следует уразуметь раз и навсегда – раз и навсегда – сказано, значит, надо понимать! Вот я и говорю тебе: из-за твоей опрометчивости – ведь ты добился того, что тебя дважды останавливала тень в фетровой шляпе, которая не знала, чем ты занимаешься в подвалах, и потому отвела тебя к директорам, те приняли тебя за взбалмошного перса, любителя феерических трюков и театральных кулис (я был там, да, я был там, в кабинете; ты прекрасно знаешь, что я – всюду), – так вот я говорю тебе: из-за твоей опрометчивости дело кончится тем, что все станут задаваться вопросом, что ты здесь ищешь, и в конце концов дознаются, что ищешь ты Эрика… и, вроде тебя, тоже начнут искать Эрика и обнаружат Озерный дом… И тогда уж ничего не поделаешь, старина! Тем хуже!.. Тогда я ни за что не отвечаю!

Он снова засопел, как тюлень.

– Ни за что!.. Если секреты Эрика перестанут быть секретами Эрика, тем хуже для многих из тех, кто принадлежит к роду людскому! Это все, что я хотел тебе сказать, и если только ты не глупый простофиля (дословно), тебе этого должно быть достаточно, конечно, при условии, что ты понимаешь значение слов!..

Он сидел на корме своей лодки и стучал каблуками по дереву маленького суденышка в ожидании моего ответа; и я сказал ему без утайки:

– Я не Эрика пришел сюда искать!..

– А кого же?

– Ты сам прекрасно знаешь: Кристину Дое!

– Имею же я право назначить ей свидание у себя дома, – возразил он. – Меня любят ради меня самого.

– Неправда, – сказал я, – ты ее похитил и держишь в плену!

– Послушай, – сказал он, – обещаешь не вмешиваться больше в мои дела, если я докажу тебе, что меня любят ради меня самого?

– Да, обещаю, – без колебаний отвечал я, ибо не сомневался, что такое чудовище не может представить подобного доказательства.

– Так вот! Это проще простого!.. Кристина Дое выйдет отсюда, когда пожелает, и вернется опять!.. Да, вернется, потому что сама этого захочет, вернется, потому что любит меня ради меня самого!..

– О, сомневаюсь, что она вернется!.. Но твой долг – отпустить ее.

– Мой долг, глупый простофиля (дословно)! Никакой это не долг, а моя воля, мое желание – отпустить ее, но она вернется, потому что любит меня!.. Говорю тебе, все это кончится браком, бракосочетанием в церкви Мадлен, простофиля (дословно). Веришь ли ты мне, наконец? Говорю тебе, моя свадебная месса уже написана, ты увидишь…