Гастон Леру - Призрак Оперы [litres]

Он снова застучал каблуками по дереву лодки, отбивая такт и напевая вполголоса: «Kyrie!.. Kyrie!.. Kyrie eleison!..» [19] «Господь, смилуйся!» – этими словами начинаются молитвы во время мессы. Ты увидишь, увидишь эту мессу!

– Послушай, – сказал я наконец, – я поверю тебе, если увижу, как Кристина Дое выходит из Озерного дома и сама по доброй воле туда возвращается!

– И не станешь больше вмешиваться в мои дела? Ладно, ты увидишь это сегодня же вечером. Приходи на костюмированный бал. Мы с Кристиной тоже там будем. А затем спрячься в чулане, и тогда увидишь, как Кристина, вернувшись в свою гримерную, пожелает вновь ступить на дорогу коммунаров.

– Решено!

Если бы я увидел это, мне в самом деле не оставалось бы ничего другого, как смириться, ибо даже прекрасная особа имеет право любить самое страшное чудовище, обладающее к тому же, вроде этого, музыкальным даром, тем более если особа эта – очень известная певица.

– А теперь уходи! Мне пора идти за покупками!..

И я ушел, по-прежнему опасаясь за Кристину Дое, но главное, подспудно меня не оставляла страшная мысль, в особенности после того, как он пробудил ее своими гневными речами по поводу моей опрометчивости.

«Чем все это кончится?» – спрашивал я себя. И хотя в душе я в общем-то фаталист, мне не удавалось избавиться от смутной тревоги, связанной с той невероятной ответственностью, которую я взял на себя однажды, сохранив жизнь чудовищу, угрожавшему сегодня многим из тех, кто принадлежит к роду людскому.

К моему величайшему изумлению, все произошло именно так, как он обещал. Кристина Дое вышла из Озерного дома и несколько раз возвращалась туда без видимого принуждения. Мне хотелось выбросить из головы эту любовную тайну, но трудно было – в особенности из-за страшной мысли – совсем не думать об Эрике. Тем не менее, соблюдая крайнюю осторожность, я не совершил ошибки и ни разу не появился больше ни на берегу озера, ни на дороге коммунаров. Однако меня неотступно преследовало видение потайной двери в третьем подвальном этаже, и я приходил туда, зная, что днем там чаще всего никого не бывает. Я подолгу оставался на месте, ничего не предпринимая, спрятавшись за декорацией «Короля Лагорского», брошенной там неизвестно почему. Мое долготерпение было вознаграждено. Однажды я увидел, как в мою сторону на коленях направляется чудовище. Я был уверен, что Эрик меня не видит. Пробравшись между декорацией и стропильной фермой, он оказался у стены и нажал в одном месте, которое я приметил издалека, на пружину, в результате чего камень сдвинулся, освободив ему проход. Он исчез в этом проходе, и камень закрылся за ним. Я владел секретом чудовища, который, придет время, откроет мне доступ в Озерное жилище.

Чтобы удостовериться в этом, я подождал по меньшей мере полчаса и в свою очередь нажал на пружину. Все произошло так, как у Эрика. Однако я поостерегся сам проникнуть в отверстие, зная, что Эрик дома. С другой стороны, мысль, что Эрик может застать меня здесь, напомнила мне вдруг об участи Жозефа Бюке, и, не желая подвергать опасности подобное открытие, которое могло оказаться полезным для многих людей, для многих из тех, кто принадлежит к роду людскому, я покинул подвалы театра, вернув предварительно камень на место, следуя системе, которая со времен Персии ничуть не изменилась.

Само собой разумеется, меня по-прежнему интересовали отношения Эрика и Кристины Дое, но не потому, что в данном случае мною руководило болезненное любопытство, а, как я уже говорил, по причине не покидавшей меня страшной мысли. «Если, – думал я, – Эрик поймет, что любим не ради него самого, можно ожидать чего угодно». И, непрестанно блуждая в Опере – соблюдая, конечно, осторожность, – я вскоре узнал печальную правду о любовных делах чудовища. Эрик овладел помыслами Кристины с помощью страха, но сердце милой девочки целиком принадлежало виконту Раулю де Шаньи. Спасаясь от чудовища на крыше Оперы, эти двое предавались невинным играм в жениха и невесту, не подозревая, что кто-то оберегает их. Я был готов на все, готов был, если потребуется, даже убить чудовище и предстать затем перед правосудием. Но Эрик так и не показался, что, однако, ничуть не успокоило меня.

Я должен поведать, на что я рассчитывал. Полагая, что чудовище, подталкиваемое ревностью, выйдет из своего жилища, я думал, что без особого риска смогу проникнуть в Озерный дом через ход в третьем подвальном этаже. Ради общих интересов мне необходимо было точно знать, чем он там располагает! Однажды, устав дожидаться удобного случая, я отодвинул камень и сразу услышал потрясающую музыку; открыв все двери дома, чудовище работало над своим «Торжествующим Дон Жуаном». Я знал, что это творение всей его жизни. Боясь пошевелиться, я предусмотрительно оставался в своей темной дыре. На мгновение Эрик перестал играть и, как безумный, принялся расхаживать по дому. Потом громко произнес вслух: «Надо со всем этим покончить раньше! И бесповоротно!» Опять-таки слова эти вряд ли могли меня успокоить, и как только вновь зазвучала музыка, я осторожно закрыл камень. Но, несмотря на камень, я все еще смутно слышал далекое, далекое пение, поднимавшееся из глубин земли, как слышал поднимавшееся из водных глубин пение сирены. И мне вспомнились слова некоторых машинистов сцены, над которыми смеялись после гибели Жозефа Бюке: «Возле тела повешенного слышались какие-то звуки, похожие на заупокойное пение».

В день похищения Кристины Дое я пришел в театр довольно поздно вечером, опасаясь плохих новостей. Я провел жуткий день, ибо, прочитав в утренней газете известие о предстоящем браке Кристины с виконтом де Шаньи, не переставал спрашивать себя, не лучше ли мне, в конце-то концов, разоблачить чудовище. Однако, одумавшись, пришел к убеждению, что такой шаг с моей стороны, возможно, лишь ускорит вероятную катастрофу.

Когда мой экипаж остановился возле Оперы, я с удивлением взглянул на этот монумент, словно поражаясь, что он еще не рухнул.

Но, будучи, как всякий истинно восточный человек, немного фаталистом, входя в театр, я был готов ко всему!

Похищение Кристины Дое во время сцены в тюрьме, удивившее, естественно, многих, не застало меня врасплох. Украл ее, безусловно, Эрик, ведь он действительно был королем иллюзионистов. И я подумал, что на этот раз Кристине конец, а может, и всем остальным тоже.

Так что в какой-то момент я хотел даже посоветовать не спешившим покидать театр людям поторопиться. И снова это разоблачительное намерение было остановлено уверенностью в том, что меня примут за сумасшедшего. Наконец, я прекрасно понимал, что, закричи я, например: «Пожар! Горим!», чтобы поскорее выдворить всех этих людей, я мог бы стать причиной бедствия – давки во время всеобщего бегства, дикой толкотни, что было бы еще хуже самой катастрофы.