Джек Кетчам - Девушка по соседству

Причина этого… сложное переплетение эмоций, касавшееся Мег, девушек, да и вообще всех женщин. Даже Рут и моей мамы.

Это превосходило мое понимание, и я решил не ломать себе голову.

Осталось только уныние. И тупая боль.

– Пошли, – сказал я Кенни. Он продолжал пялиться на дом, словно не веря в то, что это случилось, словно он ждал, что свет в окнах вот-вот загорится. Но он тоже знал . Он посмотрел на меня, и я видел, что он знает.

Мы все знали.

И молча зашагали к палатке.

А там Вилли-младший – после порядком затянувшегося молчания – заговорил:

– Может, нам удастся втянуть ее в Игру, – сказал он.

Мы задумались.

С этого момента ночь стала сходить на нет.

Я был во дворе, где пытался завести большущую красную газонокосилку. Майка пропотела насквозь, потому что проклятую железяку завести труднее, чем лодочный мотор. Вдруг раздался крик Рут. Она орала как резаная – и в ее голосе слышалась дикая ярость.

О господи!

Я выпустил из рук шнур и поднял голову.

Такое бешенство звучало в голосе мамы, когда она выходила из себя, что случалось не часто, несмотря на открытую войну с отцом. И уж тогда – спасайся, кто может. Но Рут если и злилась – а злилась она обычно на Вуфера, – то просто смотрела на него блестящими от ярости глазами, крепко сжав губы, пока тот не затыкался или не прекращал идиотничать. И взгляд этот был невероятно устрашающим.

Мы пробовали смеха ради подражать ей – Донни, Вилли и я, – но когда сама Рут смотрела так , всем было не до смеха.

Я был доволен тем, что появился повод прекратить борьбу с косилкой, и обошел гараж, выйдя на ту сторону, откуда видно было их двор. На веревке колыхалось выстиранное белье. Рут стояла на крыльце, уперев руки в бедра, и не нужно было слышать ее, чтобы понять: она взбешена всерьез.

– Ах ты, говно тупое! – сказала она.

И доложу вам, меня это поразило.

Конечно, Рут умела ругаться не хуже пьяного матроса. Это была одна из причин нашей симпатии к ней. Ее муж, «смазливый ирландский ублюдок», он же «тупой ирландский сукин сын», и Джон Ленц, мэр нашего городка – и, как мы подозревали, ее бывший любовник, – регулярно попадали под канонаду ее проклятий.

Впрочем, под раздачу время от времени попадал каждый.

Но дело в том, что это всегда произносилось просто так, ради крепкого словца, за которым не было реального гнева. Лишь ради хохмы – и все мы смеялись от души.

Именно таким языком Рут и пропесочивала своих знакомых.

Так же как и мы. Наши друзья все были ушлепки, подонки, толстожопые дебилы. А мамаши их питались мухами на смердящей падали.

Но на сей раз все было по-другому. Она сказала «говно» и имела в виду именно «говно».

Что же Мег такого натворила?

Я посмотрел в сторону нашего крыльца и открытой сетчатой двери. Я очень надеялся, что мамы нет на кухне, что она ничего не слышала. Мама не одобряла поведение Рут, а у меня и так хватало неприятностей из-за того, что я подолгу торчал у Чандлеров.

Но мне повезло. Мамы не было видно.

Я перевел взгляд на Рут. Она ничего больше не сказала, да и не надо было. Выражение ее лица было красноречивее любых слов.

У меня возникло странное чувство, словно я снова шпионю, уже второй раз за два дня. Но мне и впрямь приходилось шпионить. Ни в коем случае нельзя было попасться ей на глаза, тем более в нынешнем ее состоянии. Это лишь утяжелило бы груз ее унижения. Я прижался к гаражу и выглянул на долю секунды, надеясь, что Рут не смотрит в мою сторону. Она и не смотрела.

Но их гараж закрывал мне весь обзор, так что я не мог понять, в чем там дело. Я ждал, когда появится Мег, чтобы посмотреть, как она отреагирует на «тупое говно».

И тут меня ждал еще один сюрприз.

Потому что это была не Мег.

Это была Сьюзан.

Видимо, она пыталась помочь со стиркой. Но прошлой ночью лил дождь, и, похоже, Сьюзан выронила что-то из белоснежного белья Рут прямо в грязь неухоженного газона. Мне были видны черные пятна на белье, которое она держала в руках – может, простыню, может, пару наволочек.

И она плакала, она горько плакала, а все ее тело тряслось, когда она шла к Рут, стоявшей на крыльце неподвижно, как изваяние.

Душераздирающая картина: миниатюрная девочка с ортопедическими скобами на ногах и руках пытается управиться с одной маленькой стопкой белья, зажатой под мышкой. Мне было ее страшно жаль.

В конце концов, я думаю, сжалилась и Рут.

Потому что она спустилась с крыльца, забрала у Сьюзан белье и остановилась на мгновение, глядя на бедную девчонку, которая плакала и дрожала, уставившись в землю. Постепенно напряжение Рут сошло на нет, она подняла руку и осторожно положила ладонь на плечо Сьюзан. Потом развернулась и зашагала к дому.

И в самый последний момент, когда они уже поднялись на крыльцо, Рут посмотрела в мою сторону. Я мгновенно отпрянул и прижался спиной к гаражу.

Но я готов поклясться, что видел то, что видел до этого.

По прошествии времени увиденное тогда стало казаться мне важным. Теперь я пытаюсь во всем этом разобраться.

Рут выглядела очень усталой. Словно вспышка гнева выжала из нее все соки. А может быть, то, что я увидел, было всего лишь небольшой частью чего-то другого – чего-то большего – чего-то, что долгое время оставалось для меня незамеченным, а в тот день взорвалось, словно крещендо на долгоиграющей пластинке.

Но то, другое, увиденное мною тогда, не дает мне покоя и ставит меня в тупик по сей день.

Даже тогда это меня озадачило.

За секунду до того, как я отпрянул назад, когда Рут, измученная, даже исхудалая, с рукой на плече Сьюзан повернулась ко мне – именно в тот миг, когда она повернулась, я увидел.

И готов поклясться – она тоже плакала.

Но вот вопрос: по ком?

Потом появились гусеницы коконопрядов.

Случилось это за одну ночь. Еще вчера деревья были чистыми и здоровыми, а день спустя они уже были увешаны белыми мешочками из паутины. На дне этих мешочков смутно виднелось что-то темное и нездоровое. А посмотришь ближе, так увидишь, как оно там шевелится.

– Спалим их к черту, – сказала Рут.

Мы стояли у них во дворе рядом с березой: Вуфер, Донни, Вилли, Мег, я и Рут в старом синем халате с глубокими карманами. Было десять утра, и Мег только что закончила свою работу по дому. Под левым глазом у нее осталось маленькое пятнышко грязи.

– Так, мальчики, соберите веток, – сказала Рут. – Длинных, и потолще. И смотрите, срезайте зеленые, чтобы не горели. Мег, принеси сумку с тряпьем из подвала.

Рут, щурясь в свете утреннего солнца, оценивала причиненный ущерб. Половина деревьев во дворе, в том числе и наша береза, уже были увешаны мешочками-гнездами, некоторые всего лишь с бейсбольный мячик, другие, однако, размером с хозяйственную сумку. А лес просто кишел ими.