Вик Джеймс - Санктуарий [litres]

Честер едет за мной за рулем машины Сары Фенн. На его месте к пассажирскому сиденью пристегнуты испуганная и разгневанная ведьма и озверевший фамильяр.

По-моему, после того, как Саре Фенн подожгли дом, она приготовилась сбежать. Но я не могу ее отпустить. Поэтому я воспользовалась тем единственным, чем можно на нее надавить: сказала, что знаю, где находится ее дочь. Я отвезу ее в безопасное место, а потом доставлю туда Харпер.

Однако мы не можем прийти к соглашению относительно того, где ведьма могла бы безопасно скрыться.

– Ваша мастерская не годится, Сара. Она станет следующей целью.

Я не хочу говорить ей, что после обнаруженного сегодня окровавленного дерева и места для ритуала мне нужно произвести там обыск.

– Там есть нужные мне вещи, агент. Личные и семейные вещи.

– Вроде вашего экземпляра «Старкросс»?

Она резко поворачивается ко мне:

– Кто вам про него сказал?

Она читает ответ по моему лицу. Это была просто догадка – и она только что подтвердила, что у нее есть экземпляр. Эту уловку постоянно видят в полицейских сериалах, но знаете что? Старые методы на самом деле лучшие.

Кошка шипит. У нее обгорела шерсть. Чертовски недовольная тварь.

– Вы можете поехать еще куда-то?

– К Пьеру, – решает она наконец. – На самом деле есть только Пьер Мартино.

Иии… Мне нужна секунда, чтобы взвесить, хорошая ли это мысль или же очень-очень плохая. Сейчас я именно его дочь подозреваю в том преступлении, в котором обвиняют Харпер. Мне надо узнать, учила ли Сара Иззи колдовать, или же родители девочки втихую утаскивали «Старкросс», чтобы ребенок учился самостоятельно.

Я решаю, что это неплохая мысль. Я поговорю с ними обоими, одновременно. Тогда у меня будет уверенность в том, что у них не было возможности посовещаться и что-то придумать. Пока я буду говорить, Честер сможет наблюдать за ними и следить, чтобы они не обменивались гримасами или взглядами.

Я сообщаю ему, куда мы едем.

Увидев меня у своей двери после наступления темноты, Пьер дарит мне улыбку, и мне на секунду жаль, что я не явилась одна с пиццей и пивом. Но со мной обгоревшие ведьма и ее фамильяр – и Пьер быстро обходит меня, чтобы крепко обнять свою подругу. Он спрашивает ее, что случилось, и уводит нас всех в дом.

Его открытое лицо становится все более яростным по мере того, как мы с Сарой излагаем события этого дня. Пьер работал за городом, и все это – находка собачницы, сборище горожан, разрушение Сариного дома – прошло мимо него.

А потом Честер – который включил в Сариной машине местный канал – пересказывает нам все подробности происходившего на площади, и я понимаю, что ситуация вот-вот выйдет из-под контроля.

– Она сказала, – тут мой парень судорожно сглатывает, – сказала, что Дэниел умер от несчастного случая шесть лет назад, а Сара его снова оживила, но только каким-то не таким. Так что он иногда поступал плохо, но во всем этом виновата Сара.

Господи Иисусе!

Я никогда не произношу имени Господа всуе. Меня не так воспитывали. Но Бог свидетель, это уже слишком! Изнасилование и убийство – преступления повседневные. Единственное, что в этом деле было необычным – это наличие колдовства.

Но возвращение мальчишки из мертвых? Как это воспримут на суде?

И тут я замечаю, что Пьер Мартино и Сара Фенн застыли.

И я вспоминаю тот вечер шестилетней давности, когда меня вызвали в дом Перелли-Ли, после того как услышали женский вопль, а потом сказали, что это просто ложная тревога – мальчик упал с лестницы. Мальчик, который был Дэниелом Уитменом.

Я вспоминаю, как сидела с Пьером у него на крыльце, обсуждая обвинения против Харпер. Как Пьер упомянул вечер, когда Эбигейл узнала, кто ей друг. Вечер, когда Дэниел упал… Что он сказал? Что-то в том разговоре меня царапнуло, но в тот момент я не смогла понять, что именно.

Вечер, когда Дэниел выпал из окна!

Я там была. Они все мне солгали. Дэн не поскользнулся на лестнице в темноте, отправившись на кухню за печеньем, как я записала в журнале вызовов. Он выпал из окна!

А зачем им было лгать из-за чего-то столь тривиального?

Если только Эбигейл Уитмен все-таки не сумасшедшая.

Если мальчик на диване, с которым я в тот вечер говорила, не просто очнулся после сотрясения мозга – а вернулся из мертвых.

Я ничего не могу поделать: моя рука инстинктивно тянется к пистолету. И я знаю, что у Честера тоже. Тогда почему я чувствую себя такой беззащитной?

Мне нужна правда – и немедленно.

– Поговорим! – предлагаю я.

Жесткое оружие успокаивающе впивается мне в бок.

Когда мы садимся у Пьера на кухне, коп снимает свою куртку и, достав пистолет из кобуры, кладет рядом с собой.

– Осторожность не помешает, – говорит она, заметив, что я на него смотрю. – Ситуация довольно напряженная. Не хотите мне рассказать, что случилось у вас дома?

Я рассказываю, а они с Честером мрачно слушают меня. У Пьера такой вид, будто ему хочется что-нибудь разбить – скорее всего, морды тем парням, которые это сделали.

– Наверное, те же, что рисовали знак на доме, – говорит Честер своей начальнице. – И на том знаке. На въезде в город. А на доме – ту пентаграмму.

– Я поняла, Чес.

Коп поднимает руку, призывая его к молчанию. Вид у нее страшно усталый. У нас у всех такой. Мы устали, мы растерянны. Все, кроме Эбигейл, которая с каждым днем становится все сильнее.

– Я должна спросить вас обоих о том, что Эбигейл Уитмен говорила на площади сегодня вечером, – продолжает Найт. – О событиях шестилетней давности. Пьер уже знает, а насчет вас, Сара, я не уверена. Я была тем полисменом, который приезжал тем вечером. Я подняла свои старые записи несколько недель назад, когда вспомнила об этом. Тогда все сказали, что Дэн упал с лестницы. Но это не так, да? Пьер, вы проговорились, когда мы это обсуждали, а Эбигейл сегодня сказала то же самое. Дэн выпал из окна и получил серьезную травму. Но он… Он на самом деле…

Коп несколько раз сглатывает. Она даже не хочет произносить эти слова – и я ее не виню. Это неправильно.

Совершенно неправильно. Теперь я это понимаю. Но те, кого я люблю, всегда были моим слабым местом. Когда они приходили ко мне со своей болью, я пыталась все исправить.

Однако закон в отношении некромантии суров, каким бы благим ни было намерение. Я снова вспоминаю молодую маму, которую последней за это осудили, хоть ее попытка и была неудачной. Ее малышку забрали на удочерение. Ее лозу сломали. Ей еще десять лет сидеть в федеральной тюрьме. А магией ей никогда нельзя будет пользоваться, под угрозой пожизненного заключения, хотя владеть магией и не использовать ее – само по себе не лучше пожизненного заключения.