Вик Джеймс - Санктуарий [litres]

– Они делали попытки сбежать, после того как их привезли? – спрашиваю я у сержанта, который следит за камерами в отделении.

– Не-а. Они скованы по рукам и ногам, и мы замотали им пальцы клейкой лентой, чтобы не могли пользоваться руками. Кажутся странно спокойными.

– Они друг с другом говорят? Может, они составляют какой-то план?

– При нас – нет. Им было приказано не разговаривать.

– А если они телепатки? – не сдается озабоченный. – Могут они, типа, говорить мысленно?

– Или управлять мыслями, – добавляет кто-то еще. – Как они сделали с тем типом. Что если они нас загипнотизируют и заставят их отпустить?

– Хватит! – Тэд стучит по столу с такой силой, что он под его кулаком подскакивает со стуком. – Они ведьмы, а не супермены. Они скованы. При каждой ведьме охранник, и у обоих пистолеты наготове.

– А если они заставят их застрелить друг друга?

– Заткнись. На. Хер, – Тэд подчеркивает каждое слово кулаками. – Они обезврежены. А еще через пару часов все закончится.

– Один вопрос, – подает голос еще кто-то из полисменов, поднимая руку. – А как насчет СМИ? Нам сообщали, что группы телевизионщиков пытались пройти через кордоны. Говорят, что новость о карантине интересует общественность.

– Ни в коем случае! – рявкаю я. – Они помешают нашим приготовлениям. А если они заглянут на стадион, то будьте уверены: губернатор попытается вмешаться. Этого допустить нельзя. Этот суд – наше право!

Если что-то и может все испортить, так это пресса. Если люди будут знать, что их действия запечатлят для потомков, они могут передумать. А нам нельзя допустить, чтобы кто-то передумал.

И потом, то, что мы начали, кажется почти… священным. Так вот всегда и было. Никаких специально подобранных присяжных. Никаких адвокатов, которые будут переворачивать показания. Только люди, которые будут говорить правду равным себе, и выносить решение.

Просто горожане, вершащие правосудие.

Я прихожу в себя на песке в Грин-пойн и обнаруживаю рядом Честера.

– Я сказал Болту, что отвезу вас прямо в Миддлтон, – сообщает он, хлопотливо осматривая и убедившись, что со мной все в порядке. – Как насчет того, чтобы вернуться в Санктуарий в багажнике? Потому что мне кажется, что происходит что-то нехорошее.

– Что?

Еще толком не опомнившись, я слушаю его рассказ. ЦКЗ закрыл город, машины не впускают и не выпускают. Собрание общественности на футбольном стадионе. Призваны все полисмены.

– Собрание общественности?

В моей голове крутятся самые разные сценарии, но подходит только один. В Санктуарии запланирован некий показательный суд над матерью и дочерью Фенн. Я глотаю панический смех, потому что считать такое возможным – просто безумие. Суды проходят в специальных зданиях, с жюри присяжных. Нельзя просто схватить пару человек и бросаться в них обвинениями. Закон вершится не так – с тех самых пор, как мы сказали королю Англии, куда он может засунуть свою корону.

Но тут я вспоминаю лицо Болта, когда он ударил Сару Фенн кулаком и вырубил меня пистолетом. Этой ночью – видимо, в момент смерти сына – разум Тэда Болта ушел погулять, и вернется он не скоро.

– Что бы они ни задумали, нам надо этому помешать, – говорю я Честеру.

Я достаю телефон и звоню Реми. Он отвечает практически сразу.

– Мэгз, – говорит он невыразительно и отрывисто, – надеюсь, ты звонишь из приемной и готова сообщить мне, что за хрень происходит.

– Я все еще в Грин-пойнт, и меня сейчас повезут в больницу. У меня сотрясение. Болт меня вырубил и захватил обеих Фенн. Реми, по-моему, он собрался устроить показательный суд. Вы должны отправить туда своих ребят и их забрать.

– Хорошо, что ты меня предупредила о сотрясении, Мэгги, потому что тогда понятно, почему ты несешь чушь. Болт связался со мной сам. Из-за карантина я не могу никого отправить в Санктуарий, так что он посадил их обеих – и наши ребята их заберут, как только мы получим отмашку ЦКЗ.

– И вы с этим согласились? Я ведь сказала вам, что он опасен…

– Мэгги. Успокойся. Ты слишком увлеклась этим расследованием, а это, сама знаешь, плохо. Это – Коннектикут, двадцать первый век. Никто тайком не переводил стрелки часов на Средние века.

– Реми, послушайте! Неужели вы не видите, насколько все нехорошо? Болт считает, что Фенн убили и его сына тоже. Я вас прошу – просто отправьте кого-нибудь их забрать.

– И нарушить карантин?

– И нарушить карантин.

– Мэгги, город закрыт не потому, что Болт заигрался в самосуд. Карантин установил Ц-Кретинский-З. Президент про это твитнул.

– Про что только президент не постит твиты!

Реми лающе смеется, но тон его остается совершенно серьезным.

– Мне понятна твоя тревога. Я очень четко объяснил Болту, что Фенн мне нужны целыми и невредимыми, и что наши парни будут у него на пороге, как только дороги откроют. Он не дурак. Он знает, что если не послушается, то будет отвечать.

– Реми, сэр, по-моему, его мозги не в том состоянии, когда…

– Займись своими мозгами, Мэгги. А потом возвращайся сюда. Мы все уладим.

Мой босс вешает трубку. Мне бы так хотелось поверить, что он прав!

Но я не верю.

– Поехали, – говорю я Честеру.

Мой помощник завис над телефоном, кликая по карте.

– Ищу ближайшую больницу – для вашего сотрясения?

– Я в порядке. Просто надо было объяснить Реми, почему он еще какое-то время меня не увидит. Мы едем обратно туда.

И я указываю на дорогу к Санктуарию.

Я сижу на узкой металлической койке как можно дальше от дочери: та прислонилась к стене. Я наблюдаю одним глазом (второй заплыл полностью), как Харпер смотрит на охранников по ту сторону решетки.

Эта пара нас караулит с пистолетами в руке – с тех пор, как нас сюда бросили. Один пистолет наведен на меня, второй – на моего ребенка.

Когда Харпер смотрит на них, и особенно когда она улыбается, оба копа сражаются с инстинктивным желанием шагнуть прочь. Им кажется, что они пытаются бороться с тягой к привлекательной юной задержанной. Но действительно ли их к ней влечет – или же они ее боятся?

Или и то, и другое?

Что если они реагируют на знаки, которые извиваются по коже моей дочери? Их нанесли иглой для татуировок. Потому что нельзя ошибиться относительно того, что я увидела на теле Харпер, когда она расстегнула гидрокостюм, а тонкая маечка под ним задралась и открыла ее живот. Теперь я понимаю, почему она последние полтора года прятала от меня свое тело. Почему начала носить длинные рукава и джинсы. Почему дверь ее спальни всегда закрыта.