Полина Луговцова - Избушка на краю омута

Ксения молчала несколько дней, ограничиваясь односложными фразами: «Да, спасибо», «Нет, спасибо», «Извините, пожалуйста». Последнюю она обычно произносила тогда, когда ее малыш в очередной раз что-нибудь разбивал, проливал или ломал. Мальчуган был еще более дикий, чем его мать — попытки Федора подойти ближе к нему или к ней встречались истеричным протестующим визгом, и если поблизости были предметы, которые можно было взять и бросить, они все летели в Федора. Поэтому перемещаться по квартире приходилось с большой осторожностью: малыш мог неожиданно выскочить из любого укрытия — из-за кресла или шторы, из-под стола или кровати — и при этом пронзительно визжал и бросал всё, что попадалось под руку: книги, пульт от телевизора или стереосистемы, забытую у компьютера кружу с недопитым кофе, стеклянную вазу, кухонный нож… Пришлось убрать все, что могло представлять опасность, и Федор иногда не мог вспомнить, где теперь что лежит. Он терпел все нападки ребенка и озлобленную угрюмость Ксении, подозревая, что они ведут себя так неспроста. Похоже, с ними случилось что-то ужасное, и не просто случилось, а длилось долгое время, оставив болезненный след в психике. Но Ксения, даже начав мало-помалу общаться с ним, сразу же замыкалась в себе, услышав вопросы о прошлом. Спустя год Федор так и не узнал, кто она, откуда и почему находится в таком нервном состоянии. Он даже не мог жениться на ней, потому что у нее не было никаких документов. Пришлось взять в милиции справку об их безвозвратной утере, и с большими трудностями, но ему все же удалось выправить ей паспорт, содержащий информацию, внесенную с ее слов. Только тогда Федор впервые и услышал о Камышовке. На современных картах ее не оказалось. Населенный пункт с таким названием обнаружился в старом, советских времен, атласе Омской области и был отмечен как исчезнувший. Непонятно было, правду сказала Ксения или выдумала то, что первое пришло в голову.

Федор женился на ней и усыновил мальчика, которого она звала Борисом и утверждала, что ему четыре. Значит, когда они встретились на дороге, он был трехлетним. Дату рождения Ксения вспомнить не могла, только знала, что это была зима, потому что они очень мерзли. Прямо так и сказала: «Наверное, это была зима. Мы все время мерзли». Это звучало странно. Как это — наверное? Там, где она находилась, не было окон? Она не видела снега? Лишь чувствовала мороз? Никакие наводящие вопросы не давали результатов, как Федор ни пытался выведать хоть что-нибудь. А если начинал спрашивать более настойчиво, она закрывала лицо руками и принималась тихо плакать. В итоге пришлось смириться с тем, что пролить свет на ее покрытое мраком прошлое ему не удастся.

Ксения ожила, расцвела и превратилась в невероятную красавицу. Малыш привык к нему и прекратил агрессивные нападки. Они зажили счастливой семьей, как все: с уютными посиделками за ужином, с прогулками в парке по выходным, даже съездили к морю, в Сочи. Но говорили они всегда лишь о настоящем и будущем. О прошлом — никогда. Семейное счастье омрачали ночные кошмары Ксении, от которых она просыпалась с криками, покрытая холодным потом. Отказывалась говорить о том, что приснилось, и Федор терялся в догадках, пытаясь найти смысл в отрывистых фразах, выкрикиваемых ей во сне: «Прочь, живодер! Пусти! Сгинь, нечистая сила!» Однажды он проснулся посреди ночи и увидел, как Ксения стоит перед окном с ножом в руке. Рука ее была занесена за голову и дрожала, а лезвие тускло поблескивало в свете луны. Федор окликнул ее. Она резко обернулась и рассекла ножом воздух, воткнув его в подушку перед ним. Еще пара сантиметров — и на этом для Федора все бы закончилось. С того момента он решил давать ей снотворное, понимая, что в следующий раз Ксения может оказаться более меткой. Она сразу согласилась пить таблетки, плакала, просила прощения, говорила: «Я видела не тебя, другого. Я бы никогда не напала на тебя! Прости, прости, прости…» Но то, чего Федор так боялся, все-таки случилось. Однажды он не проконтролировал, выпила ли она таблетки на ночь. Забыл. Забыла и она. Ночью его будто толкнул кто-то. Он проснулся и увидел ее силуэт на фоне окна. Ксения стояла на подоконнике. Отражение ее лица в стекле потрясло его — оно было перекошено ненавистью. Федор совершил гигантский прыжок, чтобы предотвратить беду, но не успел. Хрипло прорычав: «Прочь!», она ударила рукой в стекло и под звон осколков полетела вниз. С двенадцатого этажа.

Скованный ужасом, Федор стоял в оконном проеме, оскалившемся острыми стеклянными зубами, и смотрел на ее белую фигуру и разметавшиеся волосы, до тех пор, пока его не дернули за руку. Пятилетний Борис стоял рядом и что-то говорил. Постепенно до Федора дошел смысл вопроса: «Где мама?» Он присел перед сыном на корточки, обнял его и зарыдал. «Ее нет. Ее больше нет», — ответил он ребенку под действием шока и до сих пор жалел об этих страшных, неосторожно оброненных вместе со слезами словах. Как он мог сказать такое?! Он же учитель, директор школы, педагог, в конце концов! С тех пор Федор постоянно винил себя за это.

Когда он вынырнул из потока нахлынувших воспоминаний, дождь уже стихал. Его слабый шелест был похож на человеческий шепот, и Федору казалось, что он даже различает слова — что-то вроде: «Лес…Лес…Лес…» В просвете между тучами выглянула луна — яркий желтый полумесяц, торчащий острыми концами вверх, будто опрокинутый. Выглядело это необычно. В сибирских краях такой луны не бывает, Федор это прекрасно знал. Так она может выглядеть лишь в южных странах, но не здесь… Вдруг луна закачалась из стороны в сторону, будто лодочка, подбрасываемая волной, и Федор решил, что его сознание вновь «уплывает». Приготовился провалиться во мрак, но этого не произошло. Луна все качалась и качалась над остроконечной макушкой исполинской ели, и, казалось, становилась ближе и больше. А потом над елью показался движущийся темный силуэт. Огромная голова с рогами в виде перевернутого полумесяца лежала, как арбуз на блюде, прямо на плечах — таких широких, что они загораживали полнеба. Из леса шел гигант, направляясь прямо к сторожке лесника. Федор вздохнул, даже не испугавшись. Все ясно: ведь он давно умер, потому и видит столько странностей. Вот и лесной бог, перед которым пришло время держать ответ… «Однако, интересное зрелище», — подумал Федор и прильнул к окну в ожидании, что же будет дальше.

А дальше из-за туч выплыла настоящая луна — огромная и яркая, будто отмытая ночным ливнем и отполированная струями до нестерпимого блеска. Ее свет озарил возвышавшегося над елями гиганта, и Федор не сдержал потрясенного возгласа. Перед ним было чудовище из сказки «Аленький цветочек», с мордой, похожей на медвежью, и могучим туловищем, покрытым длинной шерстью бурого цвета. Но оно не было зверем. У него были умные человеческие глаза. А когда существо подняло вверх передние лапы, раздвигая перед собой преграду из елей, оказалось, что они оканчиваются не когтями, а пятью мохнатыми пальцами. Из пасти его вырвался вздох, а затем раздался глубокий низкий голос: