Глеб Кащеев - Лабрис [litres]

Дара внимательно взглянула мне в глаза и напряженно спросила:

– И что там?

– Тебе не понравится, – мрачно ответила я и тут же добавила: – Тебя мать отпустит со мной до сарайчика? Там в лабиринте последний участок остался.

Дара сразу погрустнела. Кивнула и убежала в дом, а я осталась ждать на пороге. Некоторое время там бубнили голоса, потом они стали громче – кажется, дочь с матерью ругались. Наконец подруга вернулась в резиновых сапогах и с зонтом в руках.

– Пошли, – насупившись, буркнула она и закрыла за собой дверь.

По дороге я кратко пересказала тот отрывок из книги.

– Выходит, что в любом случае сегодня последний день, когда я с тобой. Найду я свою лунную дорогу или меня настигнет тьма – все равно мы больше не увидимся, – грустно подытожила я.

– Не верю. Так не бывает! – со слезами на щеках проговорила Дара. Или это случайно залетевшие из-под зонта капли дождя стекали по лицу? – Друзья так не пропадают! Это нечестно!

– Я все равно буду рядом, если ты будешь думать обо мне. А я буду думать о тебе. Теперь я верю, что не исчезну. Ты знаешь, когда двое вспоминают друг друга и мысленно разговаривают, то это все равно что рядом. Даже если между нами будет тысяча миров, мысли найдут дорогу.

Дара остановилась и посмотрела мне в глаза:

– Ты обещаешь, что не исчезнешь?

Ей нельзя было врать. Не сейчас. Не в этот момент. Верю ли я, что смогу победить темную тварь и найти тот непонятный путь из лабиринта? Нет. Пока нет. Потому что…

– Обещаю, – выпалила я и повторила уже для себя: – Обещаю!

Вот он, тот якорь, что удержит меня в бурю. Та опора, от которой я могу оттолкнуться. Я обещала. Нельзя же обманывать друзей, особенно когда они спрашивают так. По-настоящему.

Конечно, я хотела жить, но за эти дни настолько свыклась с мыслью, что уже когда-то умерла, причем по глупости полностью разрушив свою предыдущую жизнь, что не верила во второй шанс. Неудержимо приближающаяся тьма за спиной превращала это разочарование и сомнение в тяжелую обреченность. Я хотела все изменить, но не верила, что это возможно. А вот теперь пообещала выжить. Уцелеть, сохранить сознание и способность помнить, любить, переживать, сочувствовать. Всегда быть способной вспомнить о друге на противоположном конце вселенной и передать ему частичку душевного тепла, чтобы ему было не так одиноко. Это обещание словно вырастило крылья за спиной. Я смогу. Теперь и я верила в это.

– Только без тебя ничего не получится, – добавила я. – Мне нужно успеть пройти последней дорогой в лабиринте.

– Конечно. – Дара вытерла слезы. – Побежали!

Это был самый короткий путь, прямым коридором ведущий к верхней вершине пентаграммы – к брелоку с дельфином. Если рисунок из всех остальных линий смахивал на мозг, то это тогда был позвоночник, на котором все держалось. Без сомнений, здесь меня ждало что-то важное.

Первой пришла горечь. Такой липкий и очень горький ком, который встает в горле от чувства потери. Только на этом пути я теряла не кого-то или что-то. Я вспоминала, как потеряла себя.

В детстве я посмотрела мультфильм про девочку и дельфина, и это перевернуло всю мою жизнь. Я прокручивала его снова и снова. Рыдала, радовалась спасению и грустила на финальной песне. Тогда я поклялась себе, что стану такой девочкой, когда вырасту.

Сначала я грезила, как буду спасать дельфинов, снова и снова выпуская их из заточения. Потом, чуть повзрослев, поняла, что супергероем мне не стать. Спасти этих прекрасных животных из дельфинариев, находящихся за сотни километров от моря, не так просто. Это тебе не дверку в океан открыть. К тому же в моей стране вообще не было ни одного подходящего для спасения дельфина.

И тогда я придумала себе другую цель. Стать им другом. Научиться понимать их, изучать этих волшебных и умных созданий и, наконец, объяснить и доказать людям, что дельфинов нельзя содержать в неволе, что это такое же преступление, как похитить и посадить в темный подвал ребенка. Я мечтала стать зоологом, а точнее, морским биологом и заниматься только дельфинами.

Потом я повзрослела. Мне стало важно мнение остальных, а быть «ботаничкой» – причем буквально – означало и без того получать кучу насмешек. Учиться в моем классе было немодно. Меня захватили те увлечения, которые приветствовались тусой.

Ох, если бы я знала, что все равно это ни к чему не приведет и все закончится избиением в спортзале… Суть не скроешь. Я все равно никогда не принадлежала к этой дикой стае. Как ни маскировалась, но белую ворону остальные заклюют, как только первый дождик смоет измазанные в саже перья.

Наши с Дарой руки вообще не встречали сопротивления лабиринта, но я не спешила, чтобы запомнить и успеть почувствовать все.

В школе я все время беспокоилась о будущем. О том, что подумают остальные, одобрят ли, не засмеют ли. Этот брелок с дельфином, который болтался пристегнутым к рюкзаку все начальные классы, в конце концов был брошен в ящик стола к другим потерявшим важность вещам.

Школьные лидеры, на которых я ориентировалась, мечтали о карьере актера, певицы, футболиста – тех, кто купается в восхищении публики. Мне уже было стыдно признаваться о детских мечтах спасать дельфинов не только другим, но и самой себе. Раз положено хотеть популярности, значит, мне тоже надо. Я же не уродина какая, чтобы от других отличаться.

Сколько шелухи! Я закутывалась в маски и образы, которые навязывало и считало правильным мое окружение, как лук или капуста. Со временем поди найди под всем этим себя настоящую. Проблема была в том, что мне это все не подходило, не лезло, не шло. Как оленю седло и сбруя. Или дельфину. Чуть неловко повернешься, как вся эта шелуха отваливается, раскрывается и в дырках видно тебя настоящую. Тогда окружение из фальшивых друзей это замечает и начинает смеяться. Сначала они просто ржали. Потом стало все хуже… но эта история не про них. Она про меня.

Наверное, я уже как-то привыкла или наловчилась проходить эти дорожки в лабиринте. Если первые захватывали меня полностью и я растворялась в воспоминании без остатка, а потом еще лежала и ловила воздух, как выброшенная на берег рыба, то теперь я могла попутно думать и анализировать события своей прошлой жизни.

Вся проблема была в беспокойстве и неуверенности. Я подлаживалась под остальных, потому что боялась быть просто собой. Вместо того чтобы жить каждым мигом, переживала о еще пока не сбывшемся будущем. Убегала от своей мечты, от самой себя, погнавшись за мелькающими вдали блестками. Тупыми кусочками сверкающего пластика.

Отсюда все началось. Когда ты оставил себя где-то по пути, выпустил детскую ладошку того мечтающего о настоящем счастье ребенка, побежав за фальшивыми огоньками, то тебе больше не на что опереться. Внутри пустота. В тебя тыкают пальцем, а твердой сердцевины-то и нет. Ты поддаешься и ломаешься. Зависишь от любви сестры, которая уезжает устраивать свою жизнь, потому что она-то себя как раз не потеряла. Болезненно реагируешь на все замечания матери. Ищешь любви и стараешься не замечать реального отношения человека, для которого ты не более чем развлечение и способ поднять самооценку. Все оттого, что внутри нет тебя самого.