София Сеговия - Пение пчел

Два дня Симонопио с нетерпением ждал, пока наконец-то его не повели в цирк. Первым вышел слон. Мама заметила, что, пока публика хлопала, Симонопио помрачнел и ушел в себя. Вид огромного животного нисколько его не обрадовал, ему явно не терпелось уйти.

Это действительно было самое крупное животное, которое Симонопио доводилось видеть в жизни, однако, несмотря на свой внушительный размер, слон был на последнем издыхании и едва передвигал ноги. Цвет его был вовсе не таким, каким представлял себе мальчик, из боков выпирали ребра. Слон умирал от тоски и прозябания в темнице. И что самое ужасное, никто этого не замечал. Его заставляли поднимать сначала одну ногу, потом другую. Ходить по кругу, пока на его костлявой спине кувыркалась женщина, затем вставать на задние ноги, а хоботом ловить мяч и снова бросать его дрессировщику.

Следом за слоном появился лев с укротителем; в руках у последнего был хлыст и факел, с помощью которого он заставлял льва прыгать через горящие обручи. Затем лев перескакивал с табуретки на табуретку и время от времени ревел, но все это был фарс, потому что в глазах животного не было ни следа присущей ему кровожадности. Он двигался, изредка ревел, кнут заставлял его проделывать всякие потешные трюки, но внутри он словно умер. В какой-то момент на глаза Симонопио навернулись слезы. Чуть позже на арену выскочила стайка клоунов: если животных в цирке было только двое, слон да лев, клоунов выступала целая дюжина всех мастей и размеров, от гиганта до карлика.

Ты слышал когда-нибудь о коулрофобии, молодой человек? Это безумный иррациональный страх перед клоунами. На мгновение Симонопио захватила коулрофобия. Увидев размалеванных существ со странной физиономией, которые прохаживались неподалеку по арене и делали то, за что им платили, а именно – валяли дурака, Симонопио разразился рыданиями. Не хныкал, не ныл, куда там! Это был отчаянный громкий рев.

Надо заметить, бедная мама ни разу не видела, чтобы Симонопио уронил хотя бы слезинку, так что можешь представить, как напугал ее этот приступ коулрофобии, хоть она и не подозревала, что такая болезнь существует. И если сейчас мы знаем, что есть специальный термин, обозначающий тех, кто боится клоунов, наверняка есть название и для клоуна, который наслаждается страданиями подобного человека. Складывалось впечатление, что у кривляк имелся специальный радар, чтобы определять возможную жертву этой пытки, тем более речь шла о богачах, заплативших круглую сумму, чтобы увидеть их выступление.

Вспоминая тот случай, мама утверждала, что клоун двинулся прямо на Симонопио. Мама не знала, что делать: успокаивать мальчика, извиняться перед зрителями за причиненные неудобства или зонтиком отбиваться от клоунов, чтобы те не лезли к ребенку. Она сделала выбор в пользу зонтика, после чего они все встали и поспешно покинули цирк, причем Симонопио прорыдал безутешно всю ночь и даже часть следующего дня, пока мама не сказала: «Хватит рыдать, Симонопио. Если мы выйдем прямо сейчас, то успеем на линаресский поезд».

На обратном пути, проезжая мимо Альты и начисто про это забыв, мама внезапно потеряла нить своего монолога, призванного утешить Симонопио, и притихла. Разумеется, она понимала, что от моего расстрелянного деда нет и следа, а если и есть – ни за что не стала бы искать это место. Да и вряд ли мой дед захотел бы там оставаться – зачем ему это, если на свете существовали его любимые места, например асьенда или кабинетбиблиотека?

Каждый раз, когда поезд, доставлявший Беатрис в Монтеррей, проходил мимо Альты, она припадала к окну, ожидая увидеть на горизонте армию, которая вот-вот нападет на поезд, что в прошлом случалось не раз. Годы спустя она признавалась, что чувствовала странное влечение к этому месту: будто желала вновь убедиться в том, не осталось ли каких-то свидетельств жизни и смерти ее отца, почувствовать озноб, вызванный царившими тогда ненавистью и ужасом, которым наверняка пропитались соседние деревья и даже сама земля, эти немые свидетели убийства.

Ничего особенного она не замечала и чувствовала облегчение: в те разы, когда ей доводилось проезжать через это место, никто ни разу их не задержал. Папа объяснял, что с точки зрения тактики Альта был идеальным местом для засады, вот почему то одна, то другая сторона использовала ее для нанесения максимального урона противнику. Несмотря на то что это было место множества столкновений, мама ни разу не заметила следов насилия, а деревья казались ей такими же сухими или такими же зелеными – в зависимости от времени года, – как в любом другом месте: их листья не изменили форму, их корни, скрытые под землей, не претерпели изменений после того, как их орошали кровью и прочими человеческими жидкостями.

Она знала, что так и будет приникать в этом месте к окну и ее никогда не покинет смутная тоска, вызванная утратой отца. Симонопио осторожно взял ее за руку, отвлекая от созерцания и печали.

Когда они ступили на линаресскую землю, им показалось, что никакой поездки в Монтеррей не было. Симонопио вернулся к своим путешествиям, и, сколько бы его ни просили никуда не уходить, потому что вдали от дома может произойти что угодно, мальчик снова исчезал в горах, никого не предупредив. Отец по-прежнему ждал, что тот, как и раньше, будет появляться перед ним в самый неожиданный момент, но, к его удивлению, проходили дни, а Симонопио так ни разу и не отыскал его на плантациях. Видя, что мамин план поездки в Монтеррей провалился, он решил пригласить его съездить вместе в Тамаулипас. Симонопио любил природу и приключения, а на далеких животноводческих ранчо того и другого было предостаточно.

Обрадовавшись поначалу папиному приглашению, в итоге Симонопио все-таки отказался. Родители ошибались, полагая, что он просто бродит по окрестностям, не имея ни плана, ни цели. Со временем они поняли, куда он ходил и чего искал, но до этого еще оставалось много месяцев. Они отправили Мартина в горы вместе с мальчиком, надеясь, что эта идея придется тому по вкусу, но каждый раз пеон возвращался ни с чем:

– Идем мы, идем, потом смотрю – а парнишку как ветром сдуло.

Тогда отец предложил Симонопио свою компанию, несмотря на то что занимался спасением земли, но взгляд Симонопио был красноречив: он этого не хотел. Мама рассказывала, что они даже обратились за помощью к няне Рехе, чтобы старуха отговорила мальчика от прогулок в одиночестве, однако переговоры не возымели успеха: няня так и не открыла сомкнутых век. Она не хотела ввязываться в это дело, и огорченные родители восприняли ее отказ как знак того, что Симонопио и его вылазки лучше оставить в покое.

Поскольку выхода не оставалось, отец подарил Симонопио легкий и простой в использовании спальный мешок. А еще складной нож, который подарил ему дед, когда отец был ребенком. Дал он ему также фляжку и кремень, чтобы в случае необходимости Симонопио развел костер и спасся от холода, темноты и диких животных. Если ребенок так упрямо стремился спать под открытым небом, единственное, что им оставалось, – это обеспечить его всем необходимым.