София Сеговия - Пение пчел

Так я стал переводчиком. Впрочем, почти все, что говорил Симонопио, было адресовано лично мне и имело значение лишь в данный момент, для других же моментов предназначалось совсем другое.

– Папа, Симонопио говорит, что пчелы завтра обещают дождь.

Не важно, что небо безоблачно. Симонопио уверял, что засуха, продлившаяся несколько месяцев, на другой день кончится, и ему следовало верить, потому что так оно и случится. Действительно, на следующий день пошел дождь. Не помню, удивился отец моему сообщению, отнесся к нему скептически или сразу поверил: выпалив эту новость, я развернулся и убежал, убежденный в том, что завтра будет дождливый день.

Это был первый дождь на моей памяти. Такова прелесть возраста: любое событие можно пережить несколько раз так, будто оно происходит впервые. Наверняка за свои три года я был свидетелем многих дождей, которые пролились с небес на нашу землю, но в три года месяцы кажутся вечностью и разум не удерживает воспоминаний о чем-то столь заурядном, как дождь, во время которого мама все равно не выпускала меня на улицу, где я мог бы насладиться им сполна. Понимаю, главное, чтобы ребенок не промок, иначе заболеет. Удивительно, но иногда мы забываем простое и обыкновенное, например поход к дантисту или день рождения, но навсегда запоминаем что-то далекое, как, например, первая капля дождя, падающая на лоб и сбегающая по щеке.

За всю мою жизнь не было дождя, чтобы я не вспомнил тот день: напряженное ожидание и тишину. Крупные капли холодной воды мигом намочили мои ресницы и волосы. Ароматы земли, напитавшейся влагой не благодаря ирригационной системе, а из-за потоков дождя. Выйти из жаркой духоты дома и ощутить прохладу промокшей одежды. Видеть и слышать воду, целые потоки воды, которые сливаются в маленькие ручейки, впадающие во вздувшуюся от дождя реку. Убежать подальше, мгновенно забыв предостережения мамы: не промокни, не то заболеешь, испортишь ботинки и одежду. Чудесное осознание однойединственной цели: Симонопио обещал отвести меня туда, где из земли вылезают жабы, которые зарылись в нее месяцы назад, защищая свое нежное тело от засухи.

Вернулся я через несколько часов, мокрый и грязный. Выходить из дома мне больше не разрешили. Лупита раздела меня и вымыла в ванной. Не знаю, что сделали с одеждой, которая была на мне в тот день, но мама оказалась права: ботинки испортились напрочь, в таком виде их нельзя было отдать даже детишкам пеонов. Назвав меня невоспитанным ребенком, который никого не слушает, непременно заболеет и тогда уж точно пожалеет о содеянном, она тяжело вздохнула, так громко, что мне ее вздох показался скорее раздраженным фырканьем, и выбросила ботинки в мусорное ведро со словами: «Посмотри, ботинки теперь никуда не годятся, что ты наденешь завтра?» Мама умела придать своим проповедям драматический оттенок. До сих пор не знаю, что отзывается во мне сильнее: ее тяжелый вздох или обреченный звук удара, когда ботинки грохнулись на дно железного ведра.

Вопреки маминым ожиданиям в ту ночь я не заболел, зато рухнул спать как подкошенный. Спал я крепко, с удовольствием пересматривая во сне дневные впечатления. Уснул я под колыбельную: на моем ночном столике в коробке тихонько квакала пойманная нами жаба, испуганная внезапной свободой и обступившим ее со всех сторон огромным миром.

Поверни здесь, мы почти приехали.

Он желал ее больше пятнадцати лет. Больше пяти лет искал, ловил ее взгляд, ждал, когда она выйдет из дома, но эта женщина едва с ним здоровалась и ни разу не подарила ему даже мимолетной улыбки. Он подолгу за ней следил и не мог не заметить, что смотрит она в другую сторону, всегда в другую сторону. А ему – ни единого взгляда. Много лет он полагал, что во всем виноват демоненок, о котором она заботилась с первого же дня, как только тот появился в их доме.

Демоненок… Не так уж сложно подловить его и стереть в порошок. Эспирикуэта времени даром не терял: поджидал, караулил, строил коварные планы. Он знал, по какой дороге тот ходит встречать хозяина, где гуляет с ребенком, которого ему то и дело доверяли, и спешно устремлялся в их сторону. Но удобной возможности пока не представилось. Когда он появлялся, демоненок уже исчезал. Когда поджидал где-нибудь на дороге, по которой тот должен был пройти, он так и не появлялся. Ансельмо казалось, что всякий раз демоненок словно угадывает его присутствие и выбирает другой, неведомый путь.

Дьявол есть дьявол, но женщина есть женщина. Какие тут могут быть непонятки? Какие препятствия? Какие проблемы? И все-таки что-то все время ему мешало. Он это чувствовал. Эспирикуэта никогда не был бабником, но знал по опыту, что в этих делах ему достаточно одного лишь взгляда. А с этой по нулям, она даже не посмотрела на него ни разу. Почему? Что видела она, когда отводила глаза, в упор его не замечая?

Темный угол двора, куда Ансельмо забился в тот вечер, позволил ему хорошенько разглядеть, на кого она смотрит. Она не просто смотрела – силой взгляда, звенящего, как стрела, она стремилась передать своей цели любовное послание: «Вот она я, смотри на меня». А любовь-то безответная, с чувством удовлетворения смекнул Эспирикуэта; неуловимый мужчина явно ее не замечал, глядя в другую сторону, все время в другую сторону, куда угодно, только не на нее, она его внимание не притягивала, их взгляды не пересекались. Но женщина этого будто бы не замечала. Отказывалась замечать.

Ансельмо Эспирикуэта был терпелив с этой неблагодарной женщиной, смиренно сносил присутствие рядом с ней демоненка, не обращал внимания на рассеянность, но не прощал ей этого постоянства. Подумать только, ему не досталось ни единого взгляда ее больших глаз, все взгляды – случайному мужчине. Дьявол есть дьявол, но мужчина – это другое, мужчина может быть только один, и если ей нужен мужчина, то его, Ансельмо, было бы вполне достаточно, как достаточно было внимания, которое он проявлял к ней в течение слишком долгого времени: поджидал ее на дороге в деревню, откуда она возвращалась после выходного дня. Крался в потемках за ней по пятам, когда хозяева разрешали ей отлучиться в Вильясеку поплясать под тамбору [10] Тамбора – доминиканский барабан, на производство которого часто идут бочки из-под рома. Нередко звучит в музыке меренге. . Он тоже покупал билет, чтобы присматривать за ней издалека, пока она поджидала, чтобы кто-нибудь пригласил ее на танец. На танец ее приглашали все реже и реже и ни разу не пригласил тот, к кому она мечтала прильнуть своим телом в такт музыке, как бы ни старалась она передать ему взглядом любовное послание.

Его годы проходили, да и ее тоже, причем стремительно. Если он не поторопится, она ему просто станет ни к чему. Он хотел землю и хотел женщину, чтобы наводнить ее детьми. Он устал ждать, когда ему дадут землю и когда женщина посмотрит на него как на мужчину, а не как на тень, с которой изредка пересекается.