София Сеговия - Пение пчел

В полдень прибежал Симонопио. Волосы растрепаны, подсохшие слезы оставили на чумазом от пыли лице светлые дорожки. Беатрис поняла: Лупита нашлась. Симонопио отказался передохнуть и сделать глоток горячего шоколада, чтобы немного успокоиться. Повернулся и исчез в направлении гаража и конюшни. Когда за ним пришел Франсиско, Симонопио уже запряг повозку. Никто его не останавливал.

Мартин отказался идти с остальными забирать тело. Сказал, что не хочет видеть девушку мертвой. Беатрис вспомнила, как несколько лет назад Франсиско, заметив, как тот заигрывает с Лупитой, строго предупредил: «Осторожно, Мартин. Женщин из нашего дома не трогай, понял?» Больше проблем подобного рода с Мартином не было, но сейчас Беатрис спрашивала себя, зачем они тогда его остановили. Возможно, в эту ночь Лупита не ушла бы одна. У нее была бы своя семья. И сейчас она бы готовила обед. Беатрис сдержалась: нельзя скатываться до возмущения и упреков. Нет, так она вести себя не станет.

Вместо Лупиты на кухне сидел Мартин, застывший, с потерянным лицом, по настоянию Полы молча прихлебывая шоколад, который готовили для Симонопио. Всхлипывающая няня Пола старалась кое-как его утешить, но он ее словно не замечал. Беатрис покинула кухню прежде, чем из ее рта и глаз хлынут накопившиеся слова и слезы, среди которых не найдется ни единого слова утешения, и атмосфера кухни будет окончательно отравлена.

Она отправилась к няне Рехе. Быть может, возле старухи удастся посидеть молча. Но няня к тому времени покинула кресло-качалку, которая теперь чуть заметно покачивалась сама по себе, словно скучая по весу и очертаниям тела привычной обитательницы. Встревоженная Беатрис нашла няню в полутьме комнаты: та лежала с закрытыми, как обычно, глазами, неподвижно и беззвучно, что было ей несвойственно. Беатрис сразу поняла, что няня в курсе происшедшего. Молчание и почти бездыханная неподвижность, полное уединение вдали от воздуха и света, которыми она обычно наслаждалась, сидя в кресле-качалке, были ее личным способом выразить горе: в привычном одиночестве, но вдали от гор, с которыми всю жизнь она вела молчаливый диалог. Повернувшись к горам спиной, няня тем самым выражала свое горе, но боль от этого становилась еще сильнее. Слишком много боли для такого старого иссохшего тела.

– Мы найдем того, кто это сделал. Клянусь тебе, няня Реха.

Пытаясь утешить старуху, Беатрис не слишком задумывалась о значении своих слов. Позже она раскаялась: какое право имела она клясться в таком важном деле, если не сумела выполнить простейшее обещание, данное годы назад? Но няня все равно не откликнулась. Должно быть, не расслышала, с облегчением подумала Беатрис.

Мати тоже сидела у себя в комнате и рыдала навзрыд. Она была немолода, но знала Лупиту с тех пор, как та двенадцатилетней девочкой появилась в Амистад. Беатрис решила не входить. Какой смысл? Слов утешения у нее все равно не найдется. Она порадовалась, что Франсиско-младшего не было в этот день дома. Кто бы за ним присмотрел? Как объяснить ребенку случившееся? Сама она была не в состоянии. Займется мальчиком, когда все будет позади. Через два-три дня голос вернется и окрепнет. Сейчас она не чувствовала в себе ни сил, ни уверенности.

Беатрис всегда была практичной женщиной, но ей пришлось собраться с духом, чтобы вспомнить привычные навыки: мысленно она составила перечень дел, которые необходимо сделать в ближайшее время. Поскольку одни отправились за телом, а другие пытались совладать с душевной болью, Беатрис решила за все взяться сама.

– Скоро вернусь! – Предупредив домашних, она отправилась за доктором Канту, который в это время принимал у себя в клинике.

Спешить некуда – ничья жизнь не была в опасности, внимания требовала смерть, однако доктор все равно пообещал, что придет немедленно.

Отыскать нового отца Педро оказалось сложнее: собор и все церкви с августа были закрыты по распоряжению правительства. Священник служил незаконно то в одном, то в другом храме, жил тоже в разных домах, включая поместье Моралесов-Кортесов, и старался появляться на виду поменьше, чтобы не навлечь опасности на своих гостеприимных хозяев. Беатрис не могла вспомнить, у какой семьи он останавливался последний раз, и, хотя разговаривать ни с кем не хотелось, ей предстоял еще один обязательный визит: она постучалась к брату, не собираясь при этом входить в дом.

– Скажи сеньоре Консепсьон, чтобы вышла.

– Она спит, сеньора.

– Скажи, что я ее жду.

Без подробностей и излишнего драматизма она сообщила Консепсьон о смерти Лупиты. Та точно знала, где найти священника.

– Схожу за ним, – кивнула Беатрис. – Пусть Франсиско-младший побудет у тебя, пока все не уляжется.

Она отыскала священника, который также пообещал явиться как можно скорее, чтобы помазать и отпеть тело. Беатрис поблагодарила его, и было за что: священнику постоянно угрожала опасность, особенно если военные застанут его за совершением таинства. От священника она отправилась заказывать гроб. Ее устроил бы любой – главное, чтобы привезли прямо сегодня. Сообщать родным Лупиты она не стала. Пусть этим займется Франсиско.

Вернувшись домой, с удивлением увидела, что врач и священник уже на месте, хотя тело еще не доставили. Позже она узнала, что пеоны по пути остановились сполоснуть покойницу на обочине неподалеку от колодца, чтобы избавить женщин от ужаса. Благонамеренные усилия оказались тщетными: невозможно отмыть тело со столь выраженными следами насилия.

Доктор попросил расстелить на кухонном столе одеяло. Полуголое мокрое тело положили сверху, чтобы можно было его осмотреть.

– Беатрис, если вы не желаете здесь находиться, я могу позвать на помощь кого-нибудь другого.

– Я останусь, – сухо ответила Беатрис. – И Пола тоже.

Лупиту нашли на дальней окраине Амистад, у дороги, ведущей в Петаку. Она лежала под мостиком, где некогда няня Реха нашла новорожденного Симонопио и его пчел. Тело бросили под мост в расчете, что его никогда не найдут, а со временем оно станет добычей насекомых и животных.

Симонопио отыскал ее тело, Лупита вернулась домой. Теперь следовало по всем правилам проводить эту девушку, которая, судя по всему, в последние минуты жизни очень страдала. Праздничная одежда была растерзана. Волосы, которые Лупита обычно заплетала в косу, распущены и спутаны, все в листьях и комьях земли. На избитом и исцарапанном лице застыла маска смерти, так что никому не пришло бы в голову, что девушка крепко спит. Почерневшие веки не скрывали отсутствия глаз. На шее виднелись следы рук, еще недавно яростно ее сжимавших. Когда сняли одежду, на плечах и груди обнаружили следы укусов.

– Кто ее кусал? Зверь?