Рене Ахдие - Красавица [litres]

Он рухнул на колени, револьвер упал на обюссонский ковер.

«Все всегда заканчивается кровопролитием».

Там, у балкона с книгами, высоко над их головами, лежала оторванная рука, сжимающая сломанную ивовую ветку, с которой капала кровь. На перилах покоились алые остатки того, что было отрубленной человеческой головой, чьи черты лица изуродовали когти зверя.

Но все это было неважно. Все это не могло скрыть правду о том, кому принадлежала голова. Не от Бастьяна.

Найджел.

На стене над лужей крови красовался символ:

Лед становится тоньше под ногами моих врагов. Под ногами их друзей и родных.

Теперь он знает, что я отниму у него всех, кто дорог ему в этом мире. Я не проявлю милосердия. Я буду отнимать, и отнимать, и отнимать, пока у него не останется ничего.

Скоро они поймут, что для меня нет пределов. Ибо защитные стены Никодима уже пали. Мною отнят последний оставшийся у него бастион. Теперь ему неоткуда ждать помощи. От моей мести ему не спастись.

Он будет пытаться защитить свою семью (что и делал веками), но уже не приходится сомневаться в том, кто выйдет из этой битвы победителем. У меня все козыри. Все двери передо мной открыты. Для меня нет слишком больших высот. В этом аду от меня не утаиться.

Я стою в тени, глядя на отель «Дюмейн». Вижу, как члены его Львиных Чертогов шныряют во тьме. Я являюсь свидетелем того, как бесполезные офицеры полиции заходят в огромное здание. Я слышу, как они разговаривают. Как она плачет, как он рвет и мечет. Как все они оплакивают то, что потеряли.

Потери жалят, верно?

Но меня тоже жалило, когда я лишился всех, кто был мне дорог. Когда все, что имело для меня цену, разбилось на осколки и обернулось пылью под ногами.

По моей коже бегут мурашки при виде этого. Моя душа парит на свободе.

Не знает, что теперь это личная война. Когда его вера будет отнята, когда тех, кого он любит, одарит своим последним поцелуем Смерть, – он будет знать, за что. Будет знать, кого винить в этом.

Нам уже слишком поздно возвращаться назад. Хворост собрали. Спичкой чиркнули.

Только один из нас спасется от адского пламени.

Селина сидела на краю маленькой койки в кабинете Майкла в полицейском участке. В голове у нее эхом отдавалось тиканье часов, висевших на стене рядом, с каждой секундой оно становилось все громче. Лучи бледного солнца тянулись по деревянному полу под ее ногами, точно готовились к грандиозному финальному выступлению.

Пульс ударил Селине в виски, когда она посмотрела на огромную меловую доску из сланца на другой стороне кабинета, исписанную бесчисленными словами и дотошными диа граммами, которые Майкл составлял с той самой ночи, когда произошло первое убийство у причала чуть меньше месяца назад. Ее взгляд остановился на потрепанной погодой карте, прикрепленной к углу гладкой серой поверхности. Селина внимательно изучила детали, которые она рассказала Майклу о той ночи, когда убийца преследовал ее по темным городским улицам. Слова, которые он сказал ей в ту ночь и в ночь, когда погиб Уильям. Угрозы, которые убийца прошептал ей на ухо:

«Добро пожаловать на битву при Карфагене».

«Ты моя».

«Смерть ведет в другой сад».

«Всего превыше: верен будь себе».

«Ты умрешь у меня на руках».

Она вздрогнула, вспомнив, как холодное дыхание демона бежало по ее спине. Вспомнила запах теплой меди, когда он оставил кровавую метку своими пальцами на ее лице. Селина отвернулась, и ее взгляд упал на последние дополнительные заметки на меловой доске: те, что касались вчерашнего убийства Найджела в номере гостиницы «Дюмейн». Упоминание о еще одной жуткой подсказке, что дополняла их коллекцию символов.

Селина вздохнула, ее плечи ссутулились, как будто на них взвалили невидимую тяжелую ношу.

Ту же самую, которую она несла последние несколько часов.

Селина не могла найти в них ни логики, ни смысла.

Сами буквы могли быть просто буквами, какими и казались на первый взгляд: L, O и Y . Но если их совместить, они не имели никакого смысла для Селины и не казались чем-то вразумительным Майклу или кому-либо еще в отделении городской полиции. Это могли быть инициалы. Или указания. Или просто полнейший бред, созданный, чтобы отвлечь их от нужного следа.

Если же это было какое-то зашифрованное послание иного рода, то оно оставалось тайной для Селины. Первая буква могла бы быть перевернутой или повернутой L , могла быть из греческого или латинского алфавитов. Или, может, даже C? Может, просто убийца неправильно ее написал или написал криво. Вторая буква была очевидной O , если это вообще были буквы. А последняя? Это могла быть практически любая буква. A, или Y , или W . Может быть, даже U , в зависимости от того, откуда она происходит. Это даже мог быть язык древнее древнегреческого.

Может быть, это были вовсе не буквы, и Майкл прав, ища в них математическое значение.

Мысли об этом утомляли. Все эти беспокоящие вероятности преследовали Селину с самого рассвета. Часы шли, а события прошлой ночи не покидали рассудок, окутывая ее пугающими воспоминаниями. О тьме и свете. О том, каким ощущался воздух в лабиринте, тяжелым и густым. Воспоминания о юной девушке, разлившей холодное шампанское на свою кожу и горло, блестящий бокал напоминал людские фигуры в саду. То, как нервы Селины начинали сдавать от череды угроз, а ее кости сводило, точно она стояла на улице в зимнюю ночь. Ощущение от рук Бастьяна на своей коже, его губ в ложбинке на ее горле. Сладкое тепло, наполняющее ее тело даже сейчас от одной мысли об этом. Тот ужасный момент, когда вопль застрял в ее глотке.

Теплый запах крови.

Горький холод смерти.

Селина сжала глупую записку сильнее в своей руке. Ту самую, что передала ей Одетта, проходя мимо с каменным лицом, всего через несколько минут после того, как Майкл разделил Селину и Бастьяна, прибыв в отель, намереваясь упрятать ее в трехэтажном полицейском участке на Джексон-сквер рядом с собором Сен-Луис.

Где бы ты ни была, я найду тебя в полночь.

Селине должно было быть приятно, что Бастьян думал о ней после того, как узнал, что его друг убит. Но на деле ей было настолько приятно, что у нее не было слов, чтобы выразить чувства. Записка, зажатая в ее руке, доказывала, что они не просто «мимолетные знакомые», о чем договаривались всего несколько дней назад. Они стали чем-то большим, чем просто знакомыми. Может быть, где-то кому-то было важно, что Селина неподходящая пара для Бастьяна, а он был совсем не тем мужчиной, какого она представляла рядом с собой.