Руслан Юрьев - Параллели Зазеркалья [litres]

– Нет. Это не плохо, конечно. Это замечательно. Прекрасно, и не так уж легко найти, наверное, но…

– Но? Разве здесь может быть «но»?

– Гм… но… – Максим поперхнулся холодным глотком влажного воздуха, ворвавшегося в окно, пока он вел разговор со своим невидимым собеседником, – но меня это пугает.

– Пугает? Изволь, почему же? Ха… Что за странность!

– Иногда…

– У тебя есть красавица жена, и она тебя любит. Все хорошо, вы живете в замечательном домике, да нет – в домище! Она твоя, тебе отдалась. Прекрасна и нежна, как цветок ранней весной. Как же это может пугать? Прости, я тебя не понимаю, родной.

– Пугает не в этом смысле, – оправдывался Максим перед самим собой.

Несмотря на прохладный ветер, у него на лбу выступили капельки пота от ощущения того, что он приближается к какой-то истине.

– Да, она и в самом деле любит меня и желает. Ну… так предположим в данный момент. Но все-таки в какой-то степени это вызывает страх попасть в зависимость.

– Зависимость?

– Именно. Как раз вот так.

– Объясни.

– Хорошо. Я наслаждаюсь жизнью с ней, мне приятно, что она меня хочет, желает и любит. Но просто…

– Опять – просто?!

– Не придирайся к словам, выслушай. Она мне дарит то счастье… то счастье, что так трудно найти, трудно добыть из ниоткуда. Его нельзя купить или взять напрокат. Это реальная суть, связанная с влечением и страстью. Она меня хочет, и это замечательно. Я ее тоже хочу. Слишком хочу, понимаешь?

Другой кивнул, вызывая его на продолжение разговора.

– Но это страшно иногда. Это просто пугает…

Пауза. И барабан дождя тоже немного притих. Как будто все живое хотело услышать, что же он сейчас скажет, какие еще риторические вопросы задаст самому себе этим утром.

– Когда я с ней, я провожу самые приятные моменты, которые мне дороги и близки. Я наслаждаюсь ими, каждой долей секунды. Я люблю эти мгновения до глубины своего сердца. И иногда в минуты полного забвения и красоты меня посещают сквернейшие для сей минуты мысли. Бывает, они могут нахлынуть на меня как… как… поток этого холодного дождя среди густой ночной непогоды. И подобно тому, как меняется погода, я думаю… а вдруг… а вдруг это тоже изменится… Что, если это все изменится?

– В каком смысле, мой друг?

– Вот это меня и пугает – а что, если вдруг этот сладкий эквилибриум, созданный нами, нами самими, поменяет свои краски и цвета, свои запахи и вкусы.

– Вкусы?

– Да, вкусы! Свои проклятые вкусы, которыми я так дорожу.

– Поменяет – в каком смысле?

– Мне… мне… понравилось, как началось утро сегодня, – не реагируя на вопрос, продолжал Максим. – Оно началось не с восхода солнца, а с того, что мы занялись любовью. Ее прекрасные алые губы были для меня, как сладкий сотовый мед. Мы смотрели друг другу в глаза, и это заполняло мое сердце приятными теплыми чувствами. Было так хорошо! Я чувствовал себя на вершине горы, где нет ничего, кроме чистого воздуха, который был в тот момент насыщен необычайной страстью. Я смотрел на ее тело, облаченное в сатиновый халат, когда она заходила в душевую. Потом из густого пара я взглядом выхватил ее, как фею из прекрасного и сказочного Изумрудного города. Я восхищался ею, я желал ее.

– Это же совсем неплохо.

– Да, это неплохо. Тьфу ты, это даже очень хорошо, но… но… в каждую секунду все может измениться, вкусы могут поменяться, и тогда все сладкое станет горьким. Наше счастье рухнет, и гармония будет убита, а краски стерты вместе с сегодняшним утром. И вот этот фактор всегда пугал меня.

– Фактор?

– Потерять это все к едреной матери! Этого я боялся и боюсь! Я настолько люблю все это, что завишу от этого. И эта зависимость мне не по душе. Вот я и пытался убедиться… если хочешь, доказать себе, в конце концов, что есть и другие возможности для счастья, альтернативы этому эквилибриуму. Что все не замыкается на ней! Ах, как это глупо, Боже! – Максим шлепнул себя ладонью по лбу. К горлу подкатил комок соленой горечи и досады. – Я… я просто иногда встречался с другими… лишь для того, чтобы углядеть в них ту потенциальную возможность, которая бы привела меня вновь к этому эквилибриуму, если бы вдруг все расстроилось с Ксенией, краски поблекли бы. Глупо! Знаю, что глупо! Глупо, глупо…

Он бормотал себе под нос, качая головой.

– Уважаемый сударь, – заговорил вновь другой, – я полностью согласен, что это было бы очень глупо. И самое ужасное во всем этом то, что попытками доказать себе, что есть и другой источник счастья, ты сам же и уничтожил то счастье, которым ты обладаешь, которое у тебя уже в принципе есть! Это печально и иронично, если не сказать больше.

– Иронично?

– Ты не находишь?

– До горечи.

– Надо было вовремя остановиться. Еще тогда, когда твоя жена в самом начале твоих «поисков» начала замечать странности и несоответствия. Она любит тебя, поэтому и закрывала какое-то время глаза на эти, ну, скажем так, мелочи. Хотя она намекала несколько раз, что подозревает о твоих встречах с кем-то… с другими. Надо было тогда прекратить эти дурные игры со своим самолюбием, дружище.

– Надо было, надо было, – Максим вновь стукнул себя по лбу. – Но я не мог, мать его так, не мог!

– Почему же, изволь спросить?

– Да потому, что каждый раз я не находил той «потенциальной возможности в будущем», альтернативы. Но я убежден, что она есть. Всегда все можно заменить, так уж устроен этот мир. Вот и продолжал свой поиск…

– …и почти уничтожил все, что тебе дорого. – Другой «Я» сделал вдох, который походил на шипение темного ангела из преисподней. – Суть человека в том, что он – вредящее самому себе существо, склонное к саморазрушению.

– Да уж, – Максим поднял голову, чтобы убедиться, что он на самом деле один, и вся эта беседа, этот диалог ведется исключительно в его разуме… с самим собой. И вообще, не спит ли он или бредит?..

– И твоя история лучше всего подтверждает это. Хе-хе! Это на самом деле иронично. Люди обречены уничтожать то, что больше всего любят, или то, в чем видят великую силу. А почему? Да потому, что думают, что попадут под влияние этой силы, будут зависеть от нее. Что она их завоюет, что она их подчинит полностью себе. Мелкие людишки всегда боялись чего-то более великого, чем они сами. Поэтому всегда лучше уничтожить, чем понять. Лучше избавиться от этой заботы и вернуться к своим повседневным и банальным делам. Зачем мучиться непониманием и догадками, когда можно все это уничтожить? Величие здесь не в ней, а в самих твоих чувствах. Именно по этой причине Каиафа не помиловал тогда Иешуа в его последнем разговоре с Понтием Пилатом и на заседании Синедриона послал мудреца на «великую казнь». Иешуа внушал Каиафе благоговейный страх и ужас.

Мысли беспорядочно пытались забраться в голову и роились сумасшедшим потоком слов и фраз. Но в этом потоке Максим выловил одну устойчивую и уже совершенно новую мысль. Она осенила его и разрезала пополам, потом собрала в одно целое, и он прозрел.