Клайв Баркер - Книги крови. Запретное [сборник litres]

Когда было уже за полночь и друзья разбрелись по углам и о чем-то тихо толковали друг с другом, Гермиона упомянула о яхтсмене. Хотя Элейн находилась в противоположном углу, она расслышала имя моряка довольно отчетливо, бросила разговор с Нелли и, спотыкаясь о вытянутые ноги, пробралась к Гермионе и Сэму.

– Я слышала, что вы говорили о Мейбери, – сказала она.

– Да, – ответила Гермиона. – Сэм и я только что говорили о том, как странно все это…

– Я видела его в новостях, – сказала Элейн.

– Печальная история, правда? – вступил в разговор Сэм. – То, что с ним произошло.

– Почему печальная?

– Как он это сказал – о Смерти, которая пришла за ним на яхту…

– А потом он умер, – произнесла Гермиона.

– Умер? – переспросила Элейн. – Когда это случилось?

– Это же было во всех газетах.

– Я не следила за новостями. Что произошло?

– Он погиб, – сказал Сэм. – По дороге в аэропорт, откуда он должен был лететь домой, случилась авария. Мейбери умер мгновенно, – щелкнул Сэм пальцами. – Раз – и нет.

– Как грустно, – сказала Гермиона.

Она взглянула на Элейн и вдруг нахмурилась. Это озадачило Элейн, но тут – с тем же шоком, что и в кабинете Чимса, когда обнаружила, что плачет, – она поняла, что улыбается.

Так, значит, яхтсмен умер.

Когда субботним утром вечеринка подошла к концу, все наобнимались и расцеловались на прощание, а Элейн снова оказалась дома, она задумалась об интервью с Мейбери, вспоминая обожженное солнцем лицо и глаза, вглядывающиеся в пустоту, где он чуть не пропал. Элейн размышляла о той смеси отстраненности и легкого смущения, с которой он говорил о своем безбилетнике. И, конечно, о последних словах яхтсмена, которые он произнес под нажимом ведущего, требовавшего наконец назвать, кто это был:

– Может быть, смерть, – сказал Мейбери.

Он был прав.

Она проснулась поздним субботним утром, вовсе не испытывая противного похмелья, и обнаружила письмо от Митча. Она не стала его открывать, а оставила на каминной полке, чтобы спокойно прочесть днем. Ветер нес первый зимний снег, но тот был слишком сырым, чтобы кардинально изменить вид улиц. Однако холод, судя по хмурым лицам прохожих, был довольно ощутимым. Правда, Элейн была к нему странным образом нечувствительна. Несмотря на отсутствие отопления она ходила в халате и босиком, словно в животе у нее пылал огонь.

Выпив кофе, Элейн проследовала в ванную. Сливное отверстие было забито волосами. Она выловила похожий на паука комок и швырнула его в унитаз, а потом вернулась к раковине. После удаления швов она старалась не рассматривать свое тело слишком пристально, но теперь ее самолюбивые страхи исчезли. Она сбросила халат, критически осмотрела себя с ног до головы. И осталась довольна тем, что увидела.

Груди ее налились и потемнели, кожа приобрела приятный оттенок и даже волосы на лобке стали гуще. Сами шрамы еще казались болезненными, но в ее глазах их краснота отражала амбиции ее щелки, словно половой орган грозил разрастись от ануса до пупка (и, возможно, выше). От такой мысли она пришла в сладкий ужас.

Конечно то, что она почувствовала себя как налитой плод лишь теперь, когда хирурги вырезали из нее женщину, было парадоксальным. Элейн битых полчаса в рассеянности простояла перед зеркалом, восхищаясь собой, и наконец вернулась к скучному душу и умыванию. Потом прошла в гостиную, все еще голая. Желания одеваться не было. Элейн еле удерживалась от того, чтобы выйти в таком виде на снег и произвести неизгладимое впечатление на соседей.

Она направилась к окну, а в голове у нее кишели десятки подобных дурацких мыслей. Снег пошел гуще. Сквозь снегопад Элейн заметила движение в переулке между домами напротив. Кто-то стоял там и смотрел на нее, хотя невозможно было разглядеть, кто именно. Ей было все равно. Она смотрела на подглядывающего и думала, хватит ли у него смелости показаться на свет. Смелости у него не хватило.

Элейн еще несколько минут всматривалась в пустоту, пока не осознала, что соглядатая отпугнуло ее бесстыдство. Разочарованная, она вернулась в спальню и оделась. Настало время перекусить, ее опять охватил знакомый острый голод. Холодильник был практически пуст. Надо было выйти и запастись едой на выходные.

Народ валил в супермаркеты как в цирк, особенно по субботам, но у нее было слишком хорошее настроение, чтобы расстраиваться из-за необходимости пробираться сквозь толпу. Сегодня ей даже чем-то нравились сцены показного потребления. В тележках и корзинах высились горы продуктов, и дети с жадными глазами хватали сладости и пускались в слезы, если их не разрешали купить, а жены оценивали достоинства бараньей ножки, пока мужья не менее оценивающе пялились на продавщиц.

Она купила на выходные еды в два раза больше, чем обычно брала на целую неделю. Аппетит подогревали ароматы от прилавков с деликатесами и свежим мясом. Добравшись наконец до дома, Элейн чуть не дрожала от предвкушения. Когда она поставила пакеты на порог и доставала ключи, то услышала, как позади нее открылась дверца машины.

– Элейн?

Это была Гермиона. Из-за выпитого накануне красного вина она выглядела помятой, а лицо пошло пятнами.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила Элейн.

– А ты как? – ответила вопросом на вопрос Гермиона.

– Да, со мной все в порядке. А что?

Гермиона взглянула на нее устало:

– Соня чем-то отравилась, и Рубен тоже. Я пришла узнать, как ты.

– Я же говорю, все нормально.

– Не понимаю.

– А что с Нелли и Сэмом?

– Не могу до них дозвониться. Но с Рубеном все плохо. Его забрали в больницу на обследование.

– Зайдешь на чашечку кофе?

– Нет, спасибо, мне нужно вернуться к Соне. Я просто переживала, что ты тут одна, если вдруг тоже заболела.

– Ты просто ангел, – сказала Элейн с улыбкой и поцеловала Гермиону в щеку. Поцелуй почему-то напугал Гермиону. Она отпрянула назад, уставившись на Элейн c каким-то недоумением.

– Мне надо… мне надо идти, – сказала она с застывшим лицом, стараясь не выдавать охватившие ее чувства.

– Я позвоню тебе сегодня попозже и узнаю, как у них дела, – сказала Элейн.

– Конечно.

Гермиона повернулась и пошла по тротуару к своей машине. Как она ни старалась скрыть, Элейн все же заметила, что девушка трет пальцами то место на щеке, куда попал поцелуй, словно безуспешно пытаясь стереть все следы их контакта.

Для мух был не сезон, но те из них, кто пережил недавние холода, жужжали на кухне, где Элейн достала из сумки с покупками хлеб, копченую свинину, чесночный соус и присела поесть. Она была голодна как волк. Всего за пять минут прикончила все мясо и съела почти полбатона, но так и не насытилась. Сделав на десерт инжир с сыром, она вспомнила о несчастном омлете, который так и не смогла доесть после больницы. Одна мысль следовала за другой: от омлета к дыму, скверу, Каване и последнему визиту в церковь, и, когда Элейн вспомнила об этом месте, ее внезапно охватило желание увидеть церковь напоследок перед тем, как ее окончательно сотрут с лица земли. Может, она уже опоздала. Тела завернули в ткань и унесли, крипту продезинфицировали и вычистили, а стены разобрали по камням. Но она знала, что не успокоится, пока не увидит все сама.