Клайв Баркер - Книги крови. Запретное [сборник litres]

Она не знала, сколько просидела на корточках у двери, но, когда встала, ноги ужасно затекли, и она опять проголодалась. Элейн с жадностью поела, прикончив почти все продукты, купленные утром. Мухи, похоже, расплодились за эти часы. Они облепили стол и ползали по объедкам. Элейн не стала их прогонять, им ведь тоже хотелось жить.

Наконец она решила выйти на свежий воздух, но стоило ей перешагнуть порог квартиры, как бдительный Прадоу уже показался наверху и окликнул ее:

– Мисс Райдер, подождите минутку. Мне нужно кое-что вам передать.

Ей хотелось захлопнуть дверь перед его носом, но она знала, что Прадоу не успокоится, пока не исполнит свой долг. Он поспешно спускался вниз – Кассандра в стоптанных тапках.

– Приходили полицейские, – объявил он, не успев дойти до нижней ступеньки, – они вас искали.

– Они сказали, что им нужно? – спросила она.

– Переговорить с вами. Срочно. Двое ваших знакомых…

– Что с ними?

– Они умерли, – сказал Прадоу. – Сегодня днем. Какая-то болезнь.

В руках он держал записку и протягивал ее Элейн. Едва та дотронулась до записки, как Прадоу отдернул руку.

– Они оставили вам номер телефона и просили позвонить, – сказал он. – Вам нужно связаться с ними как можно скорее.

Доставив свое сообщение, он тут же начал подниматься по ступенькам.

Элейн опустила глаза на клочок бумаги с небрежно нацарапанными цифрами. Когда она разобрала семь цифр, Прадоу уже исчез.

Она вернулась к себе в квартиру. Почему-то Элейн думала не о Рубене с Соней – которых, похоже, ей не суждено больше встретить, – а о моряке, Мейбери, который увидел Смерть и избежал ее, но лишь затем, чтобы та последовала за ним, как верная собака, ожидая лишь момента, чтобы прыгнуть на грудь и лизнуть в лицо. Она села у телефона и уставилась на цифры, а затем на пальцы, в которых был зажат листок, и на кисти рук, из которых пальцы торчали. Неужели их прикосновение, таких невинных на вид, было настолько смертельным? И детективы собирались сказать ей именно это – что ее друзья мертвы из-за нее? Если так, то скольких же людей она задела и дохнула на них за дни, прошедшие после ее чумного посвящения в крипте? На улице, в автобусе, в супермаркете, на работе и на отдыхе. Она вспомнила о Бернис, лежавшей на полу в туалете, и о Гермионе, потиравшей щеку, куда Элейн ее поцеловала, словно зная, что за напасть стоит рядом. И внезапно она поняла, до мозга костей ощутила, что те, кто ее преследовал, были правы в своих подозрениях. Все эти рассеянные дни она вынашивала роковое дитя. Отсюда ее голод, отсюда то смутное счастье, которое она чувствовала.

Элейн положила записку и села в полумраке, пытаясь определить, где же живет чума. Она у нее на пальцах, или в животе, или же в глазах? Нигде и везде одновременно. Первое ее ощущение оказалось ошибочным. Это был вовсе не ребенок. Не было в ее теле ни единой клетки, которая стала носителем неведомой темной силы. И все же эта сила витала повсюду, став с Элейн единым целым. Невозможно было вырезать из Элейн пораженную часть, как вырезали опухоли и все места, куда они проросли. Но вряд ли из-за этого от нее отвяжутся. За Элейн пришли, чтобы заключить в стерильную комнату, лишить собственного мнения и достоинства, сделать пригодной лишь для бездушных исследований. От такой мысли Элейн пришла в ярость. Она скорее умрет в агонии, как та женщина с каштановыми волосами в крипте, чем снова сдастся им. Элейн порвала листок и выкинула в мусорное ведро.

Решать что-то было слишком поздно. Грузчики открыли дверь и обнаружили с противоположной стороны Смерть, рвущуюся на свет. Элейн была ее орудием, а Смерть – в своей неизреченной мудрости – даровала ей неприкосновенность, придала сил и мечтательного восторга, избавила от страхов. В ответ Элейн несла ее проповедь дальше, и это откровение было уже не остановить. Все те десятки, а может, и сотни людей, которых она заразила в последние несколько дней, понесли смертельную проповедь дальше, когда отправились к своим семьям и друзьям, на свои рабочие места и туда, где привыкли отдыхать. Они передавали роковое послание своим детям, укладывая их в постель, и супругам во время любовного акта. Священники, без сомнений, раздавали его с причастием, а продавцы – протягивая на сдачу пятифунтовую банкноту.

Пока она думала обо всем этом – о болезни, распространявшейся как пожар в сухом лесу, – в дверь позвонили снова. За ней вернулись. И, как и раньше, стали звонить в другие квартиры. Ей было слышно, как сверху спускается Прадоу. В этот раз он знал, что Элейн дома. Он скажет им. Они станут колотить в дверь, и, когда она не ответит…

Прадоу открывал переднюю дверь, а она в этот момент отпирала заднюю. Выходя на задний двор, она услышала голоса у двери в свою квартиру, а затем стук и требования открыть. Она отодвинула задвижку калитки и растворилась в темноте в проулке за домом. Когда дверь взломали, она была уже вне зоны слышимости.

Больше всего ей хотелось вернуться к церкви Всех Святых, но Элейн понимала, что так ее наверняка арестуют. Преследователи ждут, что она вернется туда, как убийца на место преступления. Но ей хотелось снова взглянуть Смерти в лицо, теперь сильнее, чем когда-либо. Поговорить с ней. Обсудить ее стратегии. Их стратегии. Спросить, почему она выбрала ее.

Она вышла из проулка и с угла смотрела, что происходит перед домом. Теперь там было больше двух людей. Она насчитала по меньшей мере четырех. Что они там делали? Скорее всего, копались в ее нижнем белье и любовных письмах, искали на кровати выпавшие волосы и следы ее отражения в зеркале. Но даже если они перевернут всю квартиру, если обследуют каждый клочок бумаги, то все равно не найдут никакой разгадки. Пусть ищут. Герой-любовник ускользнул. Остались лишь пятна от слез, да мухи у лампочки воздавали Элейн хвалу.

Ночь была звездной, но, пока она шла к центру города, яркую подсветку на рождественских елках и на зданиях выключили. Большинство магазинов к этому часу уже закрылись, но на тротуарах еще стояли люди, глазевшие в витрины. Правда, Элейн скоро устала от витрин, от елочной мишуры и манекенов, и свернула с главной дороги на боковые улочки. Здесь было темней, что больше соответствовало ее отвлеченному состоянию духа. Сквозь открытые двери баров доносились музыка и смех; откуда-то сверху, где стояли игровые автоматы, слышны были ругань и драки; в одном из подъездов парочка любовников бросала вызов общественному мнению; в другом мужчина пускал струю, фыркая от удовольствия, как лошадь.

Лишь теперь, в относительной тиши этих кварталов, она осознала, что идет не одна. Кто-то шел сзади, осторожно соблюдая дистанцию, но стараясь не отставать. За ней следили? Ее окружили, готовясь схватить и препроводить в камеру? Если так, то бегство – лишь отсрочка неизбежного. Лучше вступить с ними в схватку сейчас и дать подойти поближе, на расстояние, с которого она сможет их заразить. Элейн скользнула в укрытие, прислушиваясь к приближающимся шагам, а затем вышла на свет.