Клайв Баркер - Книги крови. Запретное [сборник litres]

– Все, что я делаю, – останавливаю барабанщика.

– Барабанщика?

– Мне нужно остановить его без крови. Его удары.

Огни снаружи окрашивали лицо Каваны то в красный, то в зеленый, то в желтый цвет таких чистых оттенков, словно в детской коробке с красками.

– Не позволю лгать обо мне, – сказал он снова. – Будто я проливаю кровь.

– Мне ничего такого не говорили, – стала убеждать его Элейн. Он уже перестал использовать ее грудь в качестве подушки и теперь пытался оседлать ее. Прикосновения его рук были очень нежными.

– Показать тебе, как чисто я работаю? – сказал он. – Как легко могу остановить барабанщика?

Прежде чем она смогла ответить, руки Каваны сомкнулись у нее на шее. У Элейн не было времени даже вздохнуть, хотя бы крикнуть. Его большие пальцы мгновенно нащупали трахею и нажали на нее. Она услышала, как барабанщик отбивает ритм в ушах.

– Все будет быстро и чисто, – сказал он, а цвета все повторялись в той же знакомой последовательности. Красный, желтый, зеленый; красный, желтый, зеленый.

Она знала, что тут какая-то ошибка. Между ними возникло ужасное непонимание, причину которого она не постигала. Она попыталась найти тут какой-то смысл.

– Я не понимаю, – пыталась она сказать, но из сжатого горла донеслось лишь бульканье.

– Слишком поздно для извинений, – помотал он головой. – Ты же пошла со мной, помнишь? Ты хотела, чтобы барабанщика остановили. Зачем еще ты пошла со мной?

Его хватка стала сильнее. Она чувствовала, как лицо наливается кровью, которая словно пытается выпрыгнуть из глаз.

– Разве не понимаешь, что они приходили предупредить тебя обо мне? – мрачно сказал он, не прерывая свои труды. – Они обманом хотели отнять тебя у меня, сказав, будто я проливаю кровь.

– Нет , – выдавила она на последнем дыхании, но он лишь нажал сильнее, чтобы прекратить ее попытки отрицания.

Бой барабанщика стал оглушающим. Хотя Кавана продолжал открывать и закрывать рот, Элейн его больше не слышала. Но это не имело особого значения. Теперь она поняла, что Кавана – не Смерть, не та костлявая защитница, которую она ждала. В своем нетерпении она отдала себя в руки простого убийцы, уличного Каина. Ей хотелось выплеснуть ему в лицо свое презрение, но сознание отключалось. Комната, огни, лицо – все пульсировало под бой барабанщика. А потом остановилось.

Она взглянула вниз на кровать, где лежало ее распростертое тело. Одна рука, хоть уже и безжизненная, продолжала отчаянно сжимать простыню. Язык высунут, а на синих губах блестит слюна. Но (как он и обещал) крови не было.

Она парила в воздухе, где от ее присутствия не колыхалась даже паутина в углу потолка, и смотрела, как Кавана свершает свой преступный ритуал. Он склонился над телом и нашептывал что-то трупу в уши, располагая его поудобней на смятых простынях. Потом расстегнул брюки и вынул оттуда воспламененный жезл – самое честное выражение нежности. Последующее было одновременно и стыдным, и комичным. Само ее тело было смешным, с этими шрамами и оставленными временем складками и морщинами. Элейн отстраненно смотрела на его неуклюжие попытки соития. На белесых ягодицах мужчины остались отметины от нижнего белья, а движения напоминали заводную игрушку.

Он целовал ее во время своего занятия и глотал со слюной чумные палочки. На его руках остались зараженные клетки ее тела. Конечно, он об этом не знал. Не имел ни малейшего представления о том, что обнимает и вбирает в себя с такой доверчивой простотой чуму.

Наконец он кончил. Не было ни прерывистого дыхания, ни стона. Он просто остановил свое движение заводного механизма, слез с нее, вытерся краем простыни и застегнул брюки.

Ее звали к себе проводники. Нужно было отправляться в путь, ее с нетерпением ждали. Но она не хотела уходить, по крайней мере не сейчас. Она направила корабль своего духа на новую точку обзора, откуда ей было лучше видно лицо Каваны. Своим зрением или каким-то иным чувством, дарованным в ее положении, Элейн ясно видела, как его черты определяются работой мускулатуры и как просвечивают кости, лежащие в основе всей замысловатой системы. Кости. Он, конечно, не был Смертью, и все же был. У него было ее лицо, разве нет? И однажды – слава гниению – он бы его показал. Как жаль, что налет плоти мешает все это увидеть невооруженным глазом.

Пойдем отсюда, настаивали голоса. Она знала, что от них нельзя долго отмахиваться. Но среди них, похоже, были те, кого она знала. Еще чуть-чуть , умоляла она, всего чуть-чуть .

Кавана закончил свои труды на месте убийства. Он привел себя в порядок у зеркала гардероба и вышел.

Она последовала за ним, заинтригованная совершенно банальным выражением на его лице. Мужчина проскользнул по тихой лестничной площадке и вниз по ступенькам, подождал с минуту и, пока ночной портье занимался другими постояльцами, вышел на улицу и был таков.

От рассвета небо побледнело или от городских огней? Может, она наблюдала за Каваной из угла комнаты дольше, чем думала, – в том состоянии, в которое она попала так недавно, часы пролетали как секунды.

Лишь напоследок ее ожидание было вознаграждено, когда она узнала знакомое выражение на лице Каваны. Голод! Мужчина был голоден. Он не умрет от чумы, как не умерла она сама. Чума подсвечивала его изнутри. Она придала свежесть коже и вселила в его живот нетерпение.

Он пришел к ней жалким убийцей, а уходил посланником самой Смерти. Она засмеялась, видя, какое самосбывающееся пророчество невольно сконструировала. На мгновение он замедлил шаг, словно услышал ее. Но нет, Кавана прислушивался к барабанщику, который гремел у него в ушах громче и настойчивее, чем когда-либо, и с каждым шагом его новый смертельный напор становился все сильнее.

Локк посмотрел на деревья. Там разгуливал ветер, и гнувшиеся под его напором ветви гудели, как река в половодье. Еще одно воплощение чужой роли. Когда он впервые попал в джунгли, то оторопел от бесконечной круговерти зверья и цветущих растений. Но теперь кое-чему научился. Все это бьющее в глаза буйство жизни было сплошным притворством: джунгли лишь изображали из себя неухоженный сад. Садом тут и не пахло. Там, где наивный турист видел лишь великолепную выставку роскошной природы, Локк подмечал следы тайного сговора, по которому одно отображало другое. Деревья и река, цветок и птица. В крыле мотылька отражались глаза обезьяны, а на гладкой спине ящерки – блеск камней. Еще и еще, головокружительное представление, бесконечный ряд зеркальных отражений, обманывавших чувства и в конце концов полностью заменявших саму реальность. Посмотри на нас сейчас, пьяно думал он, стоя у могилы Черрика, посмотри, как мы участвуем в игре. Мы живые, но играем в мертвецов лучше, чем они сами.