Клайв Баркер - Книги крови. Запретное [сборник litres]

Гарри кивнул:

– Вам не по душе, что я здесь, ведь так?

Валентин промолчал. Он смотрел мимо Гарри, на гроб.

– Я ненадолго, – сказал Д’Амур. – Но на то время, что я в доме, – может, подружимся?

Валентин вновь перевел взгляд на него.

– Нет у меня друзей, – проговорил он без всякой враждебности к Гарри или жалости к себе. – По крайней мере сейчас.

– Ладно. Простите.

– За что? – пожал плечами Валентин. – Сванн мертв. Все кончено, кричи не кричи…

На скорбном лице отразился мужественный отказ дать волю слезам. «Скорее камень разрыдается, – предположил Гарри. – Но горе есть горе – все основания быть предельно неразговорчивым».

– Один вопрос.

– Только один?

– Почему вы не хотели, чтобы я читал письмо?

Валентин чуть приподнял брови – тонкие, будто нарисованные:

– Сванн не был безумцем. И я не хотел, чтобы вы, ознакомившись с письмом, посчитали его таковым. Держите при себе то, что прочли. Сванн был легендой. Я не позволю порочить память о нем.

– А вы напишите книгу, – сказал Гарри. – Поведайте людям историю Сванна от и до. Я слышал, вы долго были с ним рядом.

– О да, – кивнул Валентин, – достаточно долго, чтобы знать правду, но не болтать об этом.

С этими словами он удалился, оставив цветам – увядание, а Гарри – ворох загадок.

Двадцать минут спустя Валентин вернулся с полным подносом еды: огромная порция салата, хлеб, вино и стейк – последнему одного градуса не хватило до кондиции уголька.

– О, то, что надо! – Гарри с жадностью набросился на еду.

Доротея Сванн больше не показывалась, а видит бог, о ней Гарри частенько вспоминал. Всякий раз, заслышав шепот на лестнице или приглушенные ковром шаги на площадке, он ждал: вот-вот на пороге появится она, и с ее губ слетит приглашение. Нельзя с уверенностью утверждать, что направление мыслей Гарри предопределяло соседство с трупом ее мужа, но какая теперь иллюзионисту, ушедшему в мир иной, разница? Если покойный был человеком великодушным – вряд ли он пожелал бы вдове горевать всю оставшуюся жизнь.

Гарри выпил полграфина вина, что принес Валентин, и, когда три четверти часа спустя тот появился с кофе и кальвадосом, попросил не уносить графин.

Близилась ночь. На ближайшем перекрестке шумели машины. От нечего делать Гарри подошел к окну и принялся разглядывать улицу. На тротуаре затеяли громкую ссору двое влюбленных и, спохватившись, умолкли, лишь когда брюнетка с заячьей губой и пекинесом на поводке остановилась рядом и бесстыдно уставилась на них. В окне напротив зрела вечеринка: с любовью накрытый стол, зажженные свечи. Через час шпионство привело его в уныние. Гарри позвонил Валентину и спросил, не найдется ли в доме переносного телевизора. Сказано – сделано, и в течение следующих двух часов перед установленным на полу посреди орхидей и лилий маленьким черно-белым экраном Д’Амур смотрел все бестолковые передачи, что предлагало ему телевидение. Серебристое свечение мерцало на цветах, как робкий лунный свет.

В пятнадцать минут первого ночи, когда в окне напротив разгулялся ужин, явился Валентин и спросил:

– Стаканчик на сон грядущий?

– С удовольствием.

– Молока. Или чего покрепче?

– Чего покрепче.

Валентин принес бутылку превосходного коньяка и два бокала. Они вместе выпили.

– За мистера Сванна.

– За мистера Сванна.

– Если ночью вам что понадобится, – сказал Валентин, – я в комнате прямо над вами. Миссис Сванн – внизу, так что, услышите шаги – не волнуйтесь. Не спится ей нынче.

– А кому нынче спится? – вздохнул Гарри.

Валентин оставил его наедине с бессонницей. Удаляющиеся шаги прозвучали на лестнице, а затем проскрипели половые доски этажом выше. Гарри попытался вновь сосредоточиться на фильме, что смотрел до прихода Валентина, но понял: нить сюжета он упустил. До рассвета еще далеко, и Нью-Йорку предстояла полная развлечений пятничная ночь.

Картинка на экране вдруг задергалась. Гарри поднялся, направился к телевизору и – не дошел. От кресла, на котором сидел, он успел сделать только два шага, как прыгающая развертка на экране свернулась в точку и погасла, погрузив комнату в кромешную темень. Гарри лишь хватило мгновения заметить, что окна не пропускают свет с улицы. И тут началось умопомешательство.

В темноте зародилось движение: какие-то смутные формы взлетали и опадали. За долю секунды Гарри распознал их. Цветы! Невидимые руки, раздирая венки и гирлянды, подбрасывали цветы вверх. Он проследил за их падением, но до пола бутоны не долетали, словно доски потеряли веру в свою материальность и исчезли, а цветы все падали – вниз, вниз , – и сквозь пол комнаты первого этажа, и сквозь подвальный этаж, – одному лишь Господу ведомо было, куда их влекло. Ужас сдавил Гарри, как коварное обещание наивысшего кайфа наркоману от матерого пушера. Даже та пара оставшихся под ногами реальных досок будто стала иллюзорной, и, казалось, Гарри вот-вот и сам полетит вслед за цветами.

Он резко развернулся, ища глазами кресло, с которого встал, – единственный статичный материальный предмет в этом кошмарном вихре: смутно различимое во мраке, оно все еще оставалось на месте. Осыпаемый вырванными цветами, Гарри потянулся к нему. В то мгновение, когда ладонь легла на подлокотник, пол под креслом растворился, и, подсвеченное мертвенно-бледным сиянием, плеснувшим из провала, что открыл зев под ногами Гарри, кресло ухнуло в пропасть, кувыркаясь на лету и уменьшаясь до размеров булавочной головки.

А затем все исчезло: и цветы, и стены, и окна – всё, кроме одного. Кроме его самого .

Пожалуй, не все. Остался гроб Сванна – половина крышки по-прежнему поднята, покров все так же аккуратно отвернут к изголовью, как простынка на детской кроватке. Козлы отсутствовали, как, впрочем, и пол под ними. Гроб парил в темноте, словно какая-то мрачная иллюзия, а из разверзшихся глубин доносился рокот, напоминающий барабанную дробь.

Гарри почувствовал, как, повинуясь зову Бездны, последний островок тверди ушел из-под ног в никуда, и на одно кошмарное мгновение Д’Амур завис над провалом, лихорадочно пытаясь ухватиться за гроб. Правая рука нащупала одну из рукоятей и с благодарностью сомкнулась на ней. Под весом тела плечо едва не выбило из сустава, но Гарри удалось выбросить вверх другую руку и вцепиться в край гроба. Странная получилась спасательная шлюпка, но не менее странным было и море, по которому она дрейфовала. Беспредельно глубокое, запредельно жуткое.

В тот момент, когда Д’Амур попытался поудобнее ухватиться, гроб качнулся. Подняв голову, Гарри увидел, что покойник сел. Глаза Сванна широко распахнулись, а взгляд, обращенный к Гарри, был далек от милостивого. В следующее мгновение мертвый иллюзионист выбрался из-под крышки, встав на ноги: с каждым его движением парящий гроб раскачивался все сильнее. Сванн попытался сбросить своего гостя, ударив каблуком по судорожно сжатым пальцам Гарри. Тот же смотрел на мертвеца, взглядом умоляя его остановиться.