Клайв Баркер - Книги крови. Запретное [сборник litres]

Шепот у двери прекратился. Теперь кто-то шел к спальне. Кем бы ни была эта женщина, света она с собой не захватила. Хелен съежилась, надеясь, что ее не заметят.

В дверях появился силуэт. В непроглядном мраке нельзя было разглядеть ничего, кроме худой фигуры, которая склонилась и подняла с пола сверток. По водопаду светлых волос стало ясно, что гостья – это Анна-Мария: подобранный ей сверток был, несомненно, телом Керри. Не глядя в сторону Хелен, его мать развернулась и вышла из спальни.

Хелен слушала, как в гостиной стихают шаги. Потом быстро поднялась и подошла к коридору. Оттуда был еле-еле виден силуэт Анны-Марии в дверях квартиры. Свет во дворе не горел. Девушка скрылась, и Хелен как можно быстрее пошла следом за ней, не спуская глаз с двери. Она споткнулась один раз, потом другой, но добралась до выхода как раз вовремя, чтобы разглядеть в ночи смутную фигуру Анны-Марии.

Она вышла из квартиры на свежий воздух. Было холодно; звезд не было. Свет на балконах и в переходах не горел, в квартирах тоже; даже телевизоры не светились. Баттс-корт словно вымер.

Хелен помедлила, прежде чем отправиться в погоню за девушкой. Почему бы не ускользнуть сейчас, убеждала ее трусость, и не найти дорогу к машине? Но если она это сделает, у заговорщиков будет время спрятать тело мальчика. Когда Хелен вернется сюда с полицией, все будут только молчать, пожимать плечами, а ей скажут, что она вообразила себе и труп, и Кэндимена. Все ужасы, которые она вкусила, снова превратятся в слухи. В слова на стене. И каждый день своей жизни после этого она будет презирать себя, потому что не пустилась в погоню за здравым смыслом.

Она пошла следом. Анна-Мария не стала обходить двор, а направилась к центру газона. К костру! Да, к костру! Теперь он возвышался перед Хелен, чернее ночного неба. Она едва могла различить Анну-Марию, подошедшую к куче дров и мебели и вставшую на четвереньки, чтобы забраться в ее сердце. Вот как они хотели избавиться от улики. Просто закопать ребенка было недостаточно надежно; а вот если кремировать его и стереть кости в порошок – кто об этом узнает?

Стоя в десятке ярдов от пирамиды, она увидела, как Анна-Мария выбралась изнутри и отошла в сторону, слившись с темнотой.

Хелен быстро пробежала через высокую траву и отыскала среди наваленных дров узкий лаз, в котором Анна-Мария спрятала труп. Ей показалось, что она видит бледное тельце: его уложили на пустое место. Но она не могла до него дотянуться. Благодаря Бога за то, что она так же худа, как и Анна-Мария, Хелен протиснулась в узкое отверстие. Ее платье зацепилось за гвоздь. Она обернулась, чтобы дрожащими пальцами освободить его. Когда Хелен повернулась обратно, то потеряла тело из виду.

Она начала слепо шарить перед собой, нащупывая древесину, и тряпки, и что-то похожее на спинку старого кресла, но только не холодную кожу мальчика. Хелен была готова прикоснуться к трупу; по сравнению с тем, что она пережила за последние несколько часов, труп ребенка на руках уже не пугал. Не желая терпеть поражение, она продвинулась чуть дальше; лодыжки у нее были исцарапаны, пальцы все в занозах. В уголках больных глаз мелькали вспышки света; в ушах гудела кровь. Но вот, вот оно ! – тело лежало не больше чем в полутора ярдах от нее. Хелен нагнулась, чтобы протянуть руку под деревянной балкой, но ее пальцы остановились всего в нескольких дюймах от жалкого свертка.

Хелен потянулась дальше, гул в голове стал еще сильнее, но у нее все равно не получилось достать до ребенка. Ей оставалось только согнуться пополам и протиснуться в укрытие, которое дети оставили в середине костра.

Забраться туда оказалось нелегко. Места было так мало, что у нее едва получалось ползти на четвереньках, но все же она смогла. Мальчик лежал лицом вниз. Она поборола остатки брезгливости и приблизилась, чтобы подобрать его. Как только она это сделала, что-то приземлилось ей на руку. От испуга Хелен вздрогнула. Она едва не вскрикнула, но проглотила этот позыв и смахнула помеху. Та зажужжала, улетая с кожи. У нее в ушах гудела не кровь; это был пчелиный рой.

– Я знал, что ты придешь, – сказал кто-то за спиной, и огромная ладонь накрыла ее лицо. Хелен упала назад, и Кэндимен принял ее в свои объятия.

– Нам пора, – сказал он ей на ухо, и мерцающий свет начал сочиться между сложенных дров. – Пора идти, тебе и мне.

Хелен пыталась вырваться, пыталась крикнуть, чтобы не разжигали костер, но Кэндимен с любовью прижимал ее к себе. Свет нарастал: с ним приходило тепло; и сквозь дрова и первые языки пламени она видела фигуры, приближающиеся к погребальному костру из тьмы Баттс-корта. Они были там с самого начала: ждали, погасив свет в домах и разбив все лампы в переходах. Их последний заговор.

Костер разгорался стремительно, но по какой-то прихоти его конструкции пламя не сразу вторглось в ее укрытие, и дым не просочился сквозь мебель, чтобы задушить ее. Хелен видела, как сияют лица детей; как родители говорят им не подходить слишком близко и как они не слушаются; как старухи с жидкой кровью греют руки и улыбаются огню. Потом рев и треск сделались оглушительными, и Кэндимен позволил ей кричать до хрипоты, точно зная, что никто ничего не услышит, а если услышит, то и пальцем не пошевелит, чтобы спасти ее из костра.

Когда воздух раскалился, пчелы покинули живот демона и панически залетали в воздухе. Некоторые, пытаясь сбежать, загорались и падали крохотными метеорами. Тело малыша Керри, лежавшее рядом с приближающимся огнем, начало поджариваться. Его мягкие волосы задымились; спина пошла пузырями.

Вскоре жар заполз в горло к Хелен и выжег ее мольбы. Она обмякла, бессильная, в руках Кэндимена, смирившись с его победой. Вскоре они покинут этот мир, как он и обещал, и спасения не будет.

Возможно, они вспомнят о ней, как говорил Кэндимен, когда найдут потрескавшийся череп в завтрашнем пепле. Возможно, со временем она станет историей, которой будут пугать детей. Она солгала, когда говорила, что предпочтет смерть такой сомнительной славе. Это была неправда. Что до соблазнителя, он рассмеялся, когда пламя почуяло их. Для него сегодняшняя смерть не была окончательной. О его деяниях писали на сотне стен, говорили десять тысяч языков, а если в нем усомнятся снова, паства призовет его сладостями. У него были причины смеяться. А когда пламя подобралось ближе, расхохоталась и она, увидев сквозь огонь, как среди зрителей движется знакомое лицо. Это был Тревор. Он забыл об ужине в «Апполинере» и пришел, чтобы найти ее.

Она смотрела, как он расспрашивает одного зрителя, потом другого, но они качали головами, глядя на погребальный костер с потаенными улыбками в глазах. Бедный олух, подумала Хелен, следя за его нелепыми метаниями. Она мысленно сказала ему заглянуть в пламя в надежде, что он увидит ее, горящую. Нет, спасти ее он не мог – надежды уже не осталось, – но Хелен жалела Тревора в его растерянности, и, пусть он никогда не поблагодарил бы за такое, она хотела подарить ему что-нибудь, что уже не отпустит и будет терзать его всегда. Подарить ему это, а еще историю, чтобы было о чем рассказать.