Клайв Баркер - Книги крови. Запретное [сборник litres]

И Хелен почти подпала под чары. Его голоса, его цветов, жужжания тела. Но она боролась с восторгом. Там, под этим манящим фасадом, скрывалось чудовище ; в гнезде у нее под ногами лежали его бритвы, все еще мокрые от крови. Если она попадет ему в руки, станет ли он колебаться, прежде чем перерезать ей глотку?

Когда Кэндимен потянулся за ней, Хелен резко наклонилась, схватила одеяло и бросила в него. На его плечи пролился дождь из конфет и лезвий. За ними последовало одеяло, ослепив его. Но прежде чем Хелен смогла улучить момент и проскочить мимо, к ее ногам скатилась лежавшая на одеяле подушка.

Только это была совсем не подушка. Что бы ни находилось в одиноком белом гробике, который она видела на катафалке, это был не труп малыша Керри. Он лежал здесь , у ее ног, обратив к ней бескровное лицо. Он был голым. Его тело покрывали следы от внимания чудовища.

За ту пару мгновений, что она медлила, осмысляя новый ужас, Кэндимен отбросил одеяло. Пока он боролся, высвобождаясь из складок, куртка на нем расстегнулась, и Хелен увидела – хоть ее чувства и протестовали, – что туловище его прогнило изнутри и пчелы устроили в нем гнездо. Они роились под сводами грудной клетки и копошащейся массой покрывали болтавшиеся остатки плоти. Кэндимен улыбнулся при виде ее отвращения.

– Сладчайшее – сладчайшему, – проговорил он и потянулся крюком к лицу Хелен. Она больше не видела свет внешнего мира и не слышала игравших в Баттс-корте детей. Побег в более здравую реальность был невозможен. Теперь Хелен смотрела только на Кэндимена; в обмякших руках не было силы, чтобы бороться с ним.

– Не убивай меня, – выдохнула она.

– Ты веришь в меня? – спросил он.

Она кивнула:

– Разве я могу не верить?

– Тогда почему ты хочешь жить?

Она не понимала его и боялась, что непонимание окажется фатальным, поэтому промолчала.

– Если бы ты научилась у меня, – сказал демон, – хоть немногому … ты бы не молила о пощаде.

Он перешел на шепот.

– Я – сплетня, – пропел он ей в ухо. – Поверь мне, это благословенное состояние. Ты живешь в снах людей; о тебе шепчутся на перекрестках, но тебе не нужно быть . Понимаешь?

Ее уставшее тело понимало. Нервы, измученные напряжением, понимали. Сладость, которую он предлагал, означала жизнь без жизни: быть мертвой, но остаться в людской памяти, увековеченной в слухах и граффити.

– Будь моей жертвой, – сказал он.

– Нет, – прошептала она.

– Я не стану тебя принуждать, – ответил он, безукоризненный джентльмен. – Я не заставлю тебя умирать. Но подумай; подумай . Если я убью тебя здесь – если я тебя открою , – он начертил крюком обещанную рану: она шла от паха до шеи, – подумай, как они будут почитать это место в своих разговорах… указывать на него, проходя мимо, и говорить: «Здесь умерла она , женщина с зелеными глазами». Твоя смерть станет притчей, ввергающей детей в страх. Любовники будут пользоваться ей как поводом прижаться друг к другу.

Она поняла все верно: это и правда было соблазнение.

– Когда еще слава приходила так легко? – спросил он.

Хелен замотала головой:

– Я предпочту, чтобы меня забыли, чем чтобы помнили вот так.

Он едва заметно пожал плечами.

– Что знают добрые люди? Помимо того, чему учат их бесчинства злодеев? – Он поднял увенчанную крюком руку. – Я сказал, что не заставлю тебя умирать, и сдержу свое слово. Но позволь мне хотя бы поцеловать тебя…

Кэндимен приблизился к ней. Хелен выдавила какую-то нелепую угрозу, на которую он не обратил внимания. Жужжание у него внутри усилилось. Мысль о прикосновении этого тела, о близости насекомых, была невыносимо кошмарна. Она вынудила свои налитые свинцовой тяжестью руки подняться, чтобы защититься от него.

Мертвенно-желтое лицо Кэндимена заслонило портрет на стене. Хелен не могла заставить себя прикоснуться к нему и вместо этого сделала шаг назад. Пчелы зажужжали громче; некоторые от возбуждения забрались ему в глотку и начали вылетать изо рта. Они ползали по его губам; по его волосам.

Хелен снова и снова умоляла не трогать ее, но он был непреклонен. Наконец отступать стало некуда: за спиной была стена. Приготовившись к укусам, она уперлась ладонями в его кишащую пчелами грудь и толкнула. Одновременно с этим он выбросил вперед руку и обхватил затылок Хелен, уколов крюком покрасневшую кожу на горле. Она почувствовала, как потекла кровь; уверилась, что он одним ужасным движением вскроет ей яремную вену. Но Кэндимен дал слово и не нарушил его.

Возбужденные этими резкими движениями, пчелы оказались повсюду. Хелен чувствовала, как они ползают по ней, отыскивают крупицы серы в ушах и сахара на губах. Она не пыталась смахнуть их. Не с крюком у шеи. При малейшем движении он ранил бы ее. Хелен попала в ловушку, словно в детских кошмарах, и спасения не было. Когда сны заводили ее в такое безвыходное положение – в окружение демонов, готовых разорвать ее на части, – оставался один фокус. Сдаться; отказаться от всяких претензий на жизнь и отдать себя темноте. Теперь, когда к ней приближалось лицо Кэндимена, а звуки пчел заглушили даже ее собственное дыхание, Хелен сыграла эту тайную карту. И, так же, как и во снах, комната и демон стерлись и исчезли.

Хелен проснулась, перейдя из света в темноту. В первые мгновения она паниковала, потому что не могла понять, где находится, а потом – потому что вспомнила. Но в ее теле не было боли. Она коснулась шеи; та была, за исключением царапины от крюка, нетронутой. Хелен поняла, что лежит на матрасе. Не напали ли на нее, пока она была без сознания? Она поспешно обследовала свое тело. Крови не было, одежда нетронута. Кэндимен, похоже, ограничился лишь поцелуем.

Она села. Через заколоченное окно драгоценный свет пробивался еле-еле – а через входную дверь и вовсе сюда не попадал. Возможно, она закрыта, успокоила себя Хелен. Но нет: даже сейчас она слышала, как кто-то шепчет на пороге. Женский голос.

Она не шевелилась. Они были сумасшедшими, эти люди. Они все это время знали, кого призвало ее появление в Баттс-корте, и защищали его – этого медового психопата; дали ему постель, сделали приношение в виде конфет, скрыли от любопытных глаз и хранили молчание, когда он проливал кровь на их порогах. Даже Анна-Мария, которая стояла без слез в прихожей своей квартиры, зная, что ее мертвый ребенок лежит в нескольких ярдах от нее.

Ребенок! Вот доказательство, в котором она нуждалась. Каким-то образом они ухитрились добыть тело из гроба (чем они его подменили, мертвой собакой?) и принесли сюда, в храм Кэндимена, в качестве игрушки или любовника. Она возьмет малыша Керри с собой – в полицию – и расскажет всю историю. Чему бы там ни поверили – скорее всего, лишь немногому, – тело ребенка будет неоспоримым фактом. Так хотя бы некоторые из сумасшедших пострадают за свой заговор. Пострадают за ее страдания.