Клайв Баркер - Книги крови. Запретное [сборник litres]

– Анна-Мария? – спросила она.

Стоявшая перед ней женщина обернулась и сказала: «Вы ее знаете?» – почти благоговейно, словно говорила о любимом человеке.

– Немножко, – осторожно ответила Хелен. – Вы можете сказать мне, что случилось?

Женщина невольно прикрыла рот рукой, как будто хотела остановить слова, прежде чем те вырвутся. Но они все равно вырвались:

– Ребенок… – сказала она.

– Керри?

– Кто-то забрался в дом с заднего двора. Перерезал ему горло.

Хелен снова почувствовала, как ее прошиб пот. Перед глазами взлетали и падали газеты во дворе у Анны-Марии.

– Нет, – сказала она.

– Вот так.

Она посмотрела на трагическую актрису, пытавшуюся впарить ей эту отвратительную ложь, и снова сказала: «Нет». В это невозможно было поверить; и все же никакие отрицания не могли заглушить ужасного понимания у нее внутри.

Хелен повернулась к женщине спиной и выбралась из толпы. Она знала, что смотреть будет не на что, а если и найдется, видеть этого она не желала. Эти люди – все еще выходившие из домов по мере того, как распространялись новости, – демонстрировали аппетит, вызывавший у нее омерзение. Она не была одной из них; никогда не будет одной из них. Ей хотелось бить по этим жадным лицам, пока они не опомнятся; хотелось сказать: «Вы собираетесь подсматривать за болью и горем. Зачем? Зачем?» Но в ней не осталось смелости. Отвращение забрало у нее все, кроме сил на то, чтобы уйти прочь, оставив толпу развлекаться.

Тревор вернулся домой. Сам он не попытался объяснить свое отсутствие, но ждал, что Хелен начнет его допрашивать. Когда она этого не сделала, он пустился в развязное панибратство, которое было хуже выжидающего молчания. Она смутно понимала, что ее равнодушие, скорее всего, тревожило его больше, чем истерика, которую он ожидал. Ей не было до этого никакого дела.

Она настроила радио на местную станцию и ждала новостей. И они начались, подтвердив то, что сказала ей женщина из толпы. Керри Латимер умер. Неизвестный человек – или несколько – проник в дом через задний двор и убил ребенка, игравшего на полу в кухне. Представитель полиции озвучил дежурные банальности, назвав смерть Керри «чудовищным преступлением», а убийцу – «опасной и глубоко нездоровой личностью». В кои-то веки эти слова казались оправданными, и голос мужчины заметно дрожал, когда он говорил о сцене, увиденной полицейскими на кухне в квартире Анны-Марии.

– А чего вдруг радио? – беззаботно спросил Тревор, когда Хелен прослушала три новостные сводки подряд. Не было смысла в том, чтобы скрывать пережитое на Спектор-стрит; рано или поздно он бы все равно узнал. Она холодно и кратко рассказала ему, что случилось в Баттс-корте.

– Анна-Мария – это та девушка, с которой ты познакомилась, когда первый раз туда ездила. Я правильно помню?

Хелен кивнула, надеясь, что он не будет задавать ей слишком много вопросов. Она была готова разрыдаться и не собиралась давать волю слезам у него на глазах.

– Значит, ты была права, – сказал Тревор.

– Права?

– Там действительно водится маньяк.

– Нет, – сказала она. – Нет.

– Но ребенка…

Она встала и подошла к окну, глядя с высоты второго этажа на темную улицу внизу. Почему ей так сильно хотелось отвергнуть теорию заговора? Почему теперь она молилась, чтобы Перселл оказался прав, а все, что ей рассказывали, было ложью? Хелен вспомнила, как выглядела Анна-Мария тем утром: бледная, дерганая, она чего-то ждала. Девушка выглядела так, словно предчувствовала чей-то приход, поспешно изгоняя незваных гостей, чтобы продолжить ждать. Но чего ждать, или кого ? Возможно ли, что Анна-Мария на самом деле знала убийцу? И, может, лично впустила его в дом?

– Надеюсь, они поймают этого ублюдка, – сказала Хелен, все еще глядя на улицу.

– Поймают, – ответил Тревор. – Это же детоубийца. Он для них будет в приоритете.

На углу улицы возник мужчина, обернулся и свистнул. К нему подбежала крупная немецкая овчарка, и они направились к собору.

– Собака, – пробормотала Хелен.

– Что?

За всем, что было после, она позабыла о собаке. Теперь шок, который она ощутила, когда та бросилась к окну, снова потряс ее.

– Какая собака? – переспросил Тревор.

– Я сегодня вернулась в квартиру – ту, где фотографировала граффити. Там была собака. Запертая внутри.

– И что?

– Она умрет с голоду. Никто не знает, что она там.

– Откуда тебе знать, что ее там не держат вместо конуры?

– Она так шумела, – сказала она.

– Собаки лают, – ответил Тревор. – Они только на это и годятся.

– Нет, – очень тихо сказала она, вспоминая звуки за заколоченным окном. – Она не лаяла.

– Забудь о собаке, – сказал Тревор. – И о ребенке. Ты ничего не могла с этим поделать. Ты просто проходила мимо.

Его слова были лишь эхом того, о чем она сама уже думала в тот день, но почему-то, по причинам, которые не могла выразить словами, это убеждение истаяло за последние несколько часов. Она не просто проходила мимо. Никто и никогда не проходит мимо ; опыт всегда оставляет отметину. Иногда всего лишь царапину; порой отрывает конечности. Хелен не сознавала масштаба своей нынешней раны, но знала, что та куда глубже, чем она себе представляет, и поэтому боялась.

– У нас кончилась выпивка, – сказала она, выливая последние капли виски себе в стакан.

Тревор, похоже, был рад, что нашелся повод услужить:

– Так, может, мне сходить? Купить бутылочку или две?

– Конечно, если хочешь.

Его не было всего полчаса; она хотела бы, чтобы он отсутствовал дольше. У нее не было желания разговаривать, только сидеть и думать, пока не пройдет тревожное чувство в животе. Хотя Тревор отмахнулся от ее заботы о собаке – и, возможно, правильно сделал – мыслями Хелен все возвращалась к запертой квартире: все представляла в который раз неистовое лицо на стене спальни и слышала приглушенное рычание животного, царапавшего доски на окне. Что бы ни говорил Тревор, Хелен не верила, что квартирой пользовались как импровизированной конурой. Нет, собака, без всякого сомнения, была там пленницей , бегала кругами, вынужденная в отчаянии питаться собственными фекалиями, становясь все более безумной с каждым проходившим часом. Хелен начала бояться, что кто-то – возможно, детишки в поисках топлива для костра – проникнет туда, не подозревая о том, что скрывается внутри. Она боялась не за безопасность взломщиков, но того, что собака, освободившись, придет за ней. Она будет знать, где находится Хелен (к такому заключению пришла ее пьяная голова), и найдет ее по запаху.

Тревор вернулся с виски, и они пили вместе до раннего утра, когда у нее взбунтовался желудок. Хелен закрылась в туалете – Тревор спрашивал снаружи, не нужна ли ей помощь, а она слабо просила оставить ее в покое. Когда, час спустя, Хелен вышла, он уже спал в постели. Она не присоединилась к нему, а легла на диван и продремала до рассвета.