Стивен Кинг - Самое необходимое

— Так вы не заметили? — в конце концов выдавил он.

— Нет. Я раз за разом прокручивала это в уме. Я вовсе не хочу приуменьшать ваше горе и потерю, но вы не единственный, кто испытывает такие чувства, и вы не единственный, кто копается у себя в душе с тех пор, как произошла эта трагедия. Я снова и снова возвращалась к этому за последние несколько недель и до дурноты прокручивала в памяти разные сцены и разговоры, отталкиваясь от того, что показало вскрытие. И сейчас я делаю то же самое, когда вы рассказали мне об этом флаконе с аспирином. И знаете, что я отыскала?

— Что?..

— Пустоту,— сказала она без всякого нажима, отчего слово обрело странную убедительность. — Вообще ничего. Временами мне казалось, что она немножко бледненькая. Помню, несколько раз я слышала, как она разговаривает сама с собой, подкалывая юбку или распаковывая готовое платье. Это самое необычное, что я могу припомнить, и я много раз чувствовала из-за этого себя виноватой. А вы?

Алан кивнул.

— Но в большинстве случаев она вела себя точно так же, как и в первую нашу встречу: была весела, дружелюбна, всегда готова помочь... Хорошая подруга.

— Но...

Ее ладонь, все еще лежащая на его запястье, слегка сжалась.

— Нет, Алан. Никаких «но». Рей Ван Аллен тоже занимается этими... самобичеваниями-по-утрам, так, кажется, это называется. Вы вините его? Есть, по-вашему, его вина в том, что он не заметил опухоль?

— Нет, но...

— А как насчет моей вины? Каждый день я работала с ней бок о бок; мы вместе пили кофе в десять, ели ленч — в полдень, снова кофе — в три. Со временем мы стали разговаривать очень откровенно, чем дольше мы были знакомы, тем больше нравились друг другу. Алан, я знаю, что она любила вас и как друга, и как любовника, и я знаю, что она любила мальчиков. Но тянула ли ее болезнь к самоубийству... я не замечала. Так скажите мне, вы вините меня ? — Ее ясные голубые глаза взглянули на него честно и прямо.

— Нет, но...

Ее рука снова сжалась — легонько, но властно.

— Я хочу спросить вас кое о чем. Это важно, поэтому хорошенько подумайте.

Он кивнул.

— Рей был ее врачом, и, если даже это сидело в ней, он этого не видел. Я была ее подругой, и, если это и было в ней, я этого не замечала. Вы были ее мужем, и, если это и подтачивало ее, вы этого тоже не увидели. И вы считаете, что это все, что дальше идти некуда и не у кого спрашивать... но это не так.

— Не понимаю, к чему вы клоните.

— Был еще кое-кто, — сказала тогда Полли. — Кто, на мой взгляд, был ближе к ней, чем все мы.

— О ком вы го...

— Алан, а что говорил Тодд ?

Он уставился на нее непонимающим взглядом, словно она произнесла какую-то фразу на иностранном языке.

— Тодд , — нетерпеливо произнесла она. — Тодд — ваш сын . Из-за которого вы не спите по ночам. Это же из-за него , правда? Из-за него, а не из-за нее?

— Да, — сказал он. — Из-за него.

Его голос прозвучал высоко и нетвердо, совсем непохоже на его собственный, и он почувствовал, как что-то начало подниматься внутри — что-то огромное и тяжелое. Сейчас, лежа здесь, в постели Полли, он вспомнил этот момент с почти сверхъестественной ясностью: ее ладонь на его запястье, в косых лучах заходящего солнца; ее темно-золотистые волосы; ее светлые глаза; ее мягкую настойчивость.

— Разве она силой затащила Тодда в машину, а, Алан? Он сопротивлялся? Кричал? Дрался с ней?

— Нет... Конечно, нет, но она ведь была его ма...

— Кому пришла в голову мысль, чтобы Тодд поехал с ней в торговый центр в тот день? Ей или ему? Вы можете вспомнить?

Он хотел уже было сказать, что нет, как вдруг вспомнил. Их голоса, доносящиеся из комнаты, когда он сидел за письменным столом и просматривал окружные ордера на предварительное задержание:

— Я хочу съездить в «Хемпхилл-маркет», Тодд, хочешь со мной?

— А можно мне посмотреть там новые видеокассеты?

— Думаю, да. Спроси отца, не нужно ли ему чего-нибудь.

— Это была ее идея, — сказал он Полли.

— Вы уверены?

— Да. Но она предложила ему. Она не приказывала .

Эта штука у него внутри, эта тяжелая штука — все еще шевелилась: она упадет, подумал тогда он, и когда упадет, вырвет вместе с собой огромный кусище, потому что корни ее сидят очень глубоко.

— Он боялся ее?

Теперь она уже почти допрашивала его, так же как он допрашивал Рея Ван Аллена, но, казалось, он не в силах был сопротивляться. И он не был уверен, что хотел бы. Что-то тут было, это точно, что-то... что ни разу не приходило ему в голову во время долгих бессонных ночей и что еще жило.

— Тодд боялся Анни? Господи, нет, конечно.

— А в последние несколько месяцев?

— Нет.

— В последние недели?

— Полли, я тогда был не в том состоянии, чтобы подмечать подробности и вообще замечать... Тогда случилась эта история с Тадом Бомонтом, писателем... Сумасшедшая история, и...

— Вы хотите сказать, вы так отключились, что даже не замечали Анни и Тодда, когда они были рядом, или что вы мало бывали дома?

— Нет... То есть да... Я хочу сказать, что, конечно, я был дома, но...

Это было странное ощущение, когда тебя допрашивают с пристрастием... Словно Полли накачала его новокаином, а потом стала молотить, как боксерскую грушу. И та тяжелая штуковина, чем бы она ни была, все еще двигалась, все еще подкатывалась к той черте, за которой закон притяжения начнет тянуть вниз.

— Тодд когда-нибудь подходил к вам и говорил: «Пап, я боюсь маму»?

— Нет...

— Он когда-нибудь говорил: «Пап, мне кажется, мама собирается покончить с собой, а заодно и со мной тоже»?

— Полли, но это же идиотизм! Я...

— Говорил?

— Нет!

— Говорил он хотя бы, что она странно разговаривает или ведет себя как-то необычно?

— Нет...

— А Ал был тогда в школе, верно?

— Какое это имеет отношение к...

— У нее в гнездышке оставался один ребенок. Когда вы уезжали на работу, они оставались в этом гнездышке вдвоем. Она ужинала с ним вдвоем, помогала ему готовить уроки, смотрела с ним телевизор...

— Читала ему... — сказал он странным глухим голосом, которого сам почти не узнал.

Она, наверно, была первым человеком, которого Тодд видел по утрам, и последним, кого он видел вечерами, — сказала Полли. Ее рука лежала на его запястье. Ее глаза смотрели на него прямо и честно. — Если кто-то и мог видеть, как это подступает, это был тот, кто погиб вместе с ней. А этот человек не говорил ни слова .

Вдруг та штука внутри его рухнула. Лицо его начало двигаться. Он чувствовал, как это происходит, — словно к разным точкам лица были прикреплены невидимые нити и каждую из них потянула чья-то мягкая, но настойчивая рука. Жар заполнил ему горло и попытался закупорить его. Жар бросился в лицо. Глаза наполнились слезами; Полли Чалмерз раздвоилась, потом стала расплываться и разбилась на сверкающие осколки. Грудь его расширилась, но в легких, казалось, не было воздуха. Ладони его перевернулись с той чудовищной быстротой, на которую лишь он один был способен, и сжали ее руки — наверно, это причинило ей жуткую боль, но она не издала ни звука.