Лин Яровой - Зазеркалье

— Он исчез.

— Кто исчез?

— Велосипед. Он стоял там.

Нацепив ветровку, я сделал пару шагов в сторону дома, где минутой раньше, клянусь всем на свете, стояла чёртова «Кама». С облупленной краской и металлическим звоночком на руле.

— Андрей, блин, куда ты пошёл?

— Погоди минутку…

Лида цыкнула языком и, вздохнув, вернулась в дом. Кажется, она была расстроена.

«Сейчас-сейчас… только проверю» — сказал я мысленно и зашагал туда, где видел красный велосипед. Подойдя к чужим воротам, я подпрыгнул пару раз и постарался заглянуть во двор, но забор оказался слишком высок. Тогда я просто подошёл вплотную, и, найдя щель между досками, посмотрел сквозь них внутрь, ни на секунду не задумавшись о приличиях.

Во дворе стояла старая серая иномарка, повсюду валялся строительный мусор. Никаких велосипедов, игрушек, качелей и детских бассейнов. Ничего, что могло бы указывать на то, что в доме живет ребёнок.

— Ладно… Всё равно разберусь, что за хрень.

Я отошел от забора. Спрятав ладони в карманы ветровки, нашёл там сигареты и закурил. Потом взглянул в сторону берёзовой рощи.

— Что б мне провалиться…

Металлический звоночек прозвенел в тишине.

В том месте, где заканчивалась дорога, и начинался лес, выглядывал из-за берёзы красный велосипед. Его держал старик, который прятался за деревом. Старик то и дело высовывался, проверяя, не заметили ли его, и когда в очередной раз показал лицо, то невольно поймал мой взгляд.

Это был Колебин. Худой, как скелет. С длинной бородой и спутанными волосами, падающими на дранный тулуп. Я узнал соседа лишь по сгорбленной фигуре — он всегда стоял чуть склонившись вперёд, словно на плечи ему давил невидимый груз. Кроме этой сутулости, в старике не осталось ничего от того человека, которым я его помнил. Жёлтый, иссохший — он напоминал мумию, вылезшую из склепа.

Заметив, что я на него смотрю, Колебин перестал прятаться за деревом. Он замер и уставился на меня, словно леший. Я понял, что старик меня не узнаёт.

— Валера! — крикнул я. — Здравствуй!

Старик не шевельнулся, будто и не услышал моего оклика. «Странно… — подумал я. — Может, оглох?»

Решив подойти ближе, я сделал пару шагов в сторону леса, но тут же остановился. Тревожное, липкое чувство расползлось в груди. Будто я провалился в болото, и вязкая вонючая жижа затягивала меня на дно.

Старик смотрел и не шевелился, словно вылепленный из воска.

— Валера! — вновь крикнул я. — Это ты стучал?

Колебин отрицательно дёрнул головой из стороны в сторону. Он сделал это подобно птице — резкими, отрывистыми движениями, а затем снова замер и продолжил наблюдать за мной.

В спину мне подул сильный ветер, вырвал из руки сигарету. Холодный порыв поднял пыль с дороги, зашумел травой, но долетев до березовой рощи, внезапно оборвался, будто наткнувшись на невидимую стену. Ветви на ближних березах качнулись, а те деревья, что росли за спиной Колебина остались недвижимыми. Спутанные волосы старика тоже не дрогнули. Мне почудилось, будто сосед и вся берёзовая роща за ним были нарисованы.

Я подошёл ближе. Остановился около нашего с Лидой дома.

Старик сделал шаг назад, потянув за собой «Каму». Велосипедный звоночек задребезжал. Его металлическая трель пролетела над пустой улицей.

Когда эхо затихло, Колебин звякнул ещё раз.

Прошла пара секунд. Звоночек прощебетал снова.

И снова.

И так до тех пор, пока отдельные звуки не слились в единый вибрирующий стрекот, похожий на звон в ушах. Этот дребезжащий звон нарастал, надвигаясь на меня из леса, а затем я крикнул:

— Хватит!

И все звуки исчезли.

Старик перекинул ногу через раму велосипеда. Сгорбился над рулём. И уехал вглубь рощи на красной «Каме».

Чайная ложка бренчала на весь дом, словно корабельные склянки. Лида размешивала сахар.

— Набегался? — спросила жена, дуя на кипяток. — Может, объяснишь, что это был за цирк?

Она сидела за столом и смотрела на меня, чуть прищурившись. Солнце пробивалось сквозь окна, танцуя искрами в её стакане с чаем. Полуденный свет заливал гостиную. В доме было тепло и до безумия тихо — так же, как и пару часов назад, когда мы только приехали. Я сидел на диване, так и не сняв куртку, тонул в мыслях и смотрел, как в воздухе медленно кружат пылинки.

— Алло, кот? Ты меня слушаешь?

Лида постучала ложечкой по заварнику. Я вздрогнул и повернулся.

— Прости. Задумался.

Усмехнувшись, жена взяла стакан и осторожно сделала глоток — беззвучно и легко. Всегда поражался, как у неё получается не швыркать горячим чаем. Если б я так пил, то обязательно бы ошпарил язык.

— Ну так что? — переспросила Лида. — Объяснять будешь?

Я глянул мельком на входную дверь. Затем спросил:

— Ты правда не слышала стука?

— Не было никакого стука, Андрей.

— Был, — возразил я. — В нашу дверь стучали. А потом в ворота. А когда я вышел, то увидел соседа — он стоял в лесу и странно на меня смотрел, будто видел в первый раз.

— Какого соседа?

— Колебина.

— И что он хотел?

— Не знаю. Мне кажется, у него не всё в порядке с головой.

Лида прыснула от смеха.

— Что? — спросил я.

— Ничего. Просто забавно.

Лишь пару мгновений спустя я понял, почему развеселилась жена. Нелепая детская обида кольнула в груди.

— Это было по-настоящему, — сказал, нахмурившись.

Лида кивнула и вновь улыбнулась — одними краешками губ. Она посмотрела в сторону двери, задумалась о своём, забарабанив ногтями по стакану с чаем, а потом сделала ещё глоток и спросила:

— Ты чувствуешь её запах?

— Кого?

Лида указала взглядом в угол комнаты, где лежали снятые зеркала, накрытые покрывалом.

— Да, — ответил я, сообразив, о ком говорит жена. — С самого утра. Как и тогда, в ноябре.

Лида цыкнула языком.

— Паршиво.

— Почему паршиво?

— Думаю, ты слышишь знамения.

— Не понял…

— Стук в дверь. Знак о моей скорой смерти.

Лида допила чай и отодвинула стакан в сторону.

— Паршиво то, — сказала она, вздохнув, — что ты сходишь с ума вслед за мной.

Нахмурив брови, я вопросительно взглянул на жену. Она пояснила:

— Говоря проще, ты становишься колдуном.

С моих губ сорвался смешок. Опять она шутит, подумал я. Потом присмотрелся к выражению лица жены и понял — нет. Не шутит.

— Ты серьёзно сейчас?

— К сожалению, да.

— Почему к сожалению?

— Потому что у меня не осталось времени, чтобы всё тебе объяснить. Придётся тебе разбираться самому. А это бывает страшно.

Я поморщился и встал с дивана. Размял затекшие мышцы.

— Прости, Лид. Это какой-то бред.

Жена усмехнулась, словно ждала подобных слов.

— От слова брести.

— Что?

— Ничего, забудь.

— Чёрт, Лид… Я тебя не понимаю.

Остановившись у кухонной тумбы, я достал оттуда чистую кружку. Порывшись в шкафчике, нашёл пакетик растворимого кофе — открыл его, надорвав зубами. Высыпал содержимое, залив кипятком. Затем осторожно, чтобы не расплескать, подошёл к столу.