Лин Яровой - Прогулки по лунным дорогам [СИ]

Не знаю, догадывался ли Воронцов о том, что пламя великой идеи горело не только в его груди. Заметил ли он, как мы были с ним в этом похожи? Два человека, идущие на зов путеводной звезды. Два странника, чья встреча была предначертана судьбой.

Два друга, чьи жизни вскоре должны были полностью измениться…

Стоило Андрею открыть дверь, как Джесси тут же забежала внутрь и принялась обнюхивать каждый угол. Виляя хвостом, она забавно фыркала и чихала от поднятой пыли.

Судя по всему, в квартире давно не бывало людей.

— Располагайся, — сказал Воронцов. — Чувствуй себя как дома.

Он кинул сумки в коридоре. Я последовал его примеру и сбросил с плеч тяжёлый рюкзак. Мы прошли в гостиную.

— Уютная у тебя берлога, — признался я, оглядевшись.

— Досталась от родителей.

— А они?

— Уехали жить в Германию.

— Неплохой выбор. Покурить можно где-нибудь? — спросил я.

— На крыше.

— Э-э-э… Где?

— На крыше, — повторил Воронцов, — к окну подойди, поймёшь.

Я отодвинул шторы и восхищённо присвистнул. За старой деревянной рамой начиналась не улица, как можно было ожидать, а крутой жестяной скат, обрывавшийся над двором-колодцем. По надломанному подоконнику можно было догадаться, что Андрей и сам частенько лазал наружу.

— Будь осторожнее, — предупредил Воронцов, — легко упасть.

— Окей. Принял к сведению.

— Там лестница есть, — сказал Андрей, — лучше поднимись по ней чуть выше. Там пологий скат. Да и вид на город открывается неплохой.

— Хорошо.

Открыв окно, я вылез из квартиры, осторожно ступил на ржавый жестяной лист, затем забрался вверх по металлической лестнице и оказался на самой высокой точке здания. Сигарета, которую я держал в зубах, выпала и покатилась по крыше.

— И это ты называешь «неплохой вид»? — тихо сказал я. — Это же… Это просто… Сказка!

До самого горизонта раскинулся Петербург. Калейдоскоп бледноцветных построек напоминал архитектурное море, что пенилось волнами крыш и играло высокими шпилями, словно мачтами кораблей. Над ним, подобно рифовым скалам, возвышались купола храмов, и солнце, отраженное в их позолоте, падало на стены домов тёплой мозаикой бликов, отчего город был охвачен пожаром.

Я достал новую сигарету и закурил, наслаждаясь закатом.

Через какое-то время позади меня появился Андрей. В руках он держал чёрный пакет. Внутри оказались два стеклянных стакана и бутылка спиртного. Парень сел на крышу и ловко распечатал тару.

— Добро пожаловать в Санкт-Петербург, — произнёс Воронцов, — город особо окультуренных людей. Только представь, дружище, но за триста лет здесь ни разу не помочились в подъезде! Как тебе такое достижение, а? Европа, мать её! Одна беда — в парадных ссут всё так же.

Я покачал головой. Присев рядом, я произнёс:

— Андрей.

Парень не ответил.

— Андрей, — повторил я.

— А? — очнулся он. — Извини, задумался.

— А ты знаешь, что Пётр любил европейскую моду? Хотел, чтобы всё у нас как на западе было.

— Слышал такое.

— И однажды издал указ, которым вводился налог на бороды.

— Да, об этом, кажется, в школе рассказывают.

— Так вот тебе пришлось продать бы свою квартиру, чтобы расплатиться за последнюю шутку.

Андрей засмеялся и дружески хлопнул меня по спине.

— Что поделать? — пожал он плечами. — Такой уж мы народ. Для нас хорошая вещь — та, что проверена временем. Поэтому и в парадных ссым. Привыкли так.

— Не изжить влиянию запада наших бородатых традиций.

— Слава отечеству. Выпьем за это.

Андрей разлил ром по стаканам, и мы выпили. Напиток обжёг нёбо и заструился по телу жидким огнём. Я зажмурился, чтобы сдержать выступившие слёзы, и до боли сжал кулаки.

— Мать твою, что за дерьмо!

— Особый «Бакарди», — ответил Андрей. — Адская штука прямиком с Карибских островов. В ней семьдесят пять оборотов, улавливаешь масштаб? Этот ром на семьдесят пять процентов состоит из пиратского счастья.

— Как будто сам дьявол помочился мне в глотку, — сказал я. — Наверное, принял её за парадную.

— А ты думал, — хмыкнул Андрей. — Напиток для настоящих мужиков. Налить ещё?

— Наливай.

Воронцов плеснул. Я глубоко выдохнул и выпил залпом.

— Как ощущения?

— А-а-а!!!

— Чувствуешь, как тепло струится по венам?

— Чувствую, как в желудке взорвался атомный реактор.

— Точнее и не скажешь, — Андрей засмеялся и тут же налил по новой. — Твоё здоровье!

Я выпил в третий раз.

Весь мир вокруг неожиданно переменился и заиграл новыми красками. В голове зашумел спирт. Через полчаса до меня вдруг дошло, что я уже не сижу, а танцую. Если это, конечно, можно было назвать танцем. Вместе с Андреем мы прыгали на жестяной крыше, как прыгают подростки на рок-концерте, предварительно убив себя смесью кислоты и таблеток. В голове играла громкая музыка, и я не понимал, откуда звучат эти скребущие гитарные рифы, откуда кричит хриплый голос Курта Кобейна.

Алкогольные призраки подняли меня над кровлей старого здания и раскружили так сильно, что я потерял последние остатки разума и целиком отдался опьяняющему угару. Трезвая воля вступила в схватку с семидесятиградусным ромом и проиграла.

Не знаю, сколько это длилось по времени. В какой-то момент из выходящего во двор окна показалось сморщенное лицо престарелой женщины. Старуха визгливо и недовольно прокричала нам что-то. Из-за трёхэтажного мата, которым она приправила свой монолог, я не понял всей сути, но, мне показалось, её тирада была связана с тем, что в мире развелось слишком много человеческих особей, и природа уже не в состоянии обеспечить всех их мозгами. Было что-то и про усатого советского диктатора, которого «на нас нет». В основном же, она призывала к тому, чтобы мы не засоряли человеческий генофонд и, разбежавшись с крыши, познали радость свободного полёта.

Честно признаться, нам стало немного стыдно, но остановиться мы уже не могли, и поэтому вновь разлили алкоголь по стаканам.

— Поджигай! — крикнул Андрей.

— Что? Зачем?

— Жги, говорю! Ну, давай! А, чёрт побери, дай сюда зажигалку. Вот так! Взгляни: перед тобой союз воды и огня. Что может быть прекраснее, чем это мимолётное единство двух противоположных стихий?!

— Мужское и женское начало, — сказал я, с трудом удерживаясь на ногах.

— Именно так! А теперь накрой стакан ладонью. Смелее! Перекрой кислород, и пламя угаснет. Вот! Отлично! Пей!

И я снова выпил, оставив всякую надежду вернуться обратно.

— Андрей…

Молчание.

— Андрей!

— А? Что? Чёрт, я опять задумался.

— Андрюх, мне кажется, я — святой Георгий.

Воронцов уставился на меня. Затем с подозрением взглянул на полупустую бутылку.

— Эка тебя унесло, дружище. Пора, пожалуй, приспустить паруса, — сказал он, закручивая пробку.