Лин Яровой - Прогулки по лунным дорогам [СИ]

Издалека донёсся смех Мириам.

— Как водичка, Полянский?

— Попробуй сама…

Нева вдруг вскипела и затряслась. Подчинившись воле сновидца, река встала на дыбы, и взметнувшаяся волна, размером с девятиэтажный дом, накрыла черноволосую. Раздалось короткое взвизгивание, но его тут же заглушил грохот низвергнувшейся стихии. Вода растеклась по улицам десятками новых рек. Через какое-то время вдалеке послышались ругательства. Сновидец полетел на звук, и нашёл девушку на одном из старинных домов. Она сидела на рельефном карнизе, и рукой расчёсывала мокрые волосы, пытаясь избавиться от впутавшихся водорослей.

— Это за кобру, — улыбнулся парень, присаживаясь рядом.

— Должна признаться, было красиво.

— Спасибо.

— Не за что, мой дорогой. Держи ответ.

Карниз неожиданно лопнул в том месте, где сидел светловолосый. Кусок камня оторвался, и юноша вместе с ним свалился в поток грязной воды. Но прежде, чем это произошло, сновидец успел вскинуть руку и отдал мысленный приказ.

Карниз рухнул целиком.

— Чёрт бы тебя разодрал, Полянский!

— Око за око, Мириам. Зуб за зуб.

— Вообще-то у нормальных людей они растут в ряд.

— Вообще-то нормальные люди не летают над Петербургом.

— Согласна. А ещё они не пытаются утопить друг друга.

Парочка выпорхнула из воды и зависла над крышами домов.

— Ну что, полетели?

— Полетели.

В ушах вновь засвистел ветер. Мимо проносились дворцы и фонтаны; архитектурные памятники сменяли друг друга, как кадры на ускоренной киноплёнке. И среди этого великолепия летели они — счастливые и свободные. Они летели без конечной цели. Летели лишь для того, чтобы чувствовать сопротивление воздуха; чувствовать, как он обтекает конечности, становясь упругим и плотным; как с набором скорости тело теряет свой вес и остаётся далеко позади. Они летели, постоянно меняя высоту — то над проспектом, едва не касаясь асфальта, то над самыми облаками, оставляя смелейших из птиц далеко внизу.

— Быстрее, Полянский. Ты можешь лететь быстрее.

— Мы куда-то опаздываем?

— Не болтай, Полянский. Лети.

Свист нарастал с каждой секундой. Они скользили по переулкам, кружась и петляя меж зданий. Фасады домов уже невозможно было разглядеть — глаз не успевал сфокусироваться. Контуры растекались. Воздух становился плотнее.

Они летели. Они набирали скорость.

Их силуэты превратились в две полосы серебристого света. Закручиваясь в спираль, они прошивали предрассветную дымку. Пронзали серый воздух, пропитанный выхлопными газами. Летели, сверкая бледно-голубыми искрами, и разрезали само пространство и время.

Они были богами. Они одни были настоящими в этом танце; всё остальное — сновидение и игра их богатого воображения. Иллюзия, призванная забавлять их век от века.

Они летели и набирали скорость. Две души. Два сознания.

Две серебряные нити в лунном сиянии.

Одной из нитей был я. Другой — Мириам.

— Быстрее, Полянский, лети быстрее!

Свист, ветер и вязкий воздух. Дворцы, проспекты, переулки, каналы.

За пару секунд мы обогнули город, и, снизившись над Невой, пролетели сквозь арки разведённых мостов. Лавируя между за стывшими кораблями, пронеслись над водой и вылетели из каменного капкана города.

Впереди раскинулся Финский залив. В его зеркальной глади было что-то неправдоподобное. Что-то неестественное. Вода застыла подобно металлу и, отражая сияние неба, стирала линию горизонта. Мне вдруг стало беспокойно, и я испытал чувство, будто и в самом деле куда-то опаздываю.

Мы отдались от берега. Все ориентиры исчезли, и теперь мы летели в бледно-голубой пустоте.

— Посмотри наверх, Полянский.

— Я не знаю, где верх.

— Следи за мной.

Мэри, а точнее серебряная нить, в которую превратилась её фигура, вдруг резко изменила направление. Я поднял глаза и увидел тонкий растущий месяц.

— Видишь?

— Да.

— А теперь взгляни вниз, — девушка вновь развернулась. Внизу оказалась точная копия месяца, неподвижно застывшего на поверхности залива.

— Мириам…

— Да?

— С месяцем что-то не так…

Девушка помолчала какое-то время. Она словно хотела, чтобы я как следует всё обдумал. Затем произнесла:

— Нам пора возвращаться.

— Так быстро? Сон ещё не закончился.

— До восхода осталось чуть меньше часа. Времени мало…

Мириам пролетела рядом, оставив после себя шлейф бледно-голубого света. А через секунду я почувствовал её запах.

Удивительный феномен — осознанное сновидение. Оно дарит человеку всё, о чём можно только мечтать: полёты, путешествия, бесконечную силу и мгновенное перемещение во времени и пространстве. Ни один голливудский супергерой не обладает тем арсеналом возможностей, что доступен опытному сновидцу. Единственные пределы, существующие во сне — это пределы фантазии спящего. И, пожалуй, это главная проблема осознанных сновидений. Проблема ограниченности нашего воображения.

Мне казалось, что за два года, проведённых с Мириам, я узнал её со всех сторон. Я смотрел на неё, и видел изгибы совершенного тела. Видел непослушные тёмные локоны, что бурной рекой лились по белой обнажённой спине. Я слушал её, и слышал низкий вкрадчивый голос, от которого перехватывало дыхание, слышал, как тихо и ритмично бьётся её ожившее сердце. Благодаря сновидениям, я мог даже ощутить тепло её нежных ладоней. А во время любви её дыхание становилось горячим и сбивчивым, и я чувствовал, как оно обжигает мне шею. После того, как мы падали счастливые и изнеможенные, я любил целовать её лицо, и на моих губах оставался солёный привкус испарины, что выступала на её зарозовевших щеках.

Тем удивительнее был мой промах. Ведь я хорошо знал, что в реальной жизни вкусовые ощущения невозможны без обоняния. Но это не было реальной жизнью, это было сновидением — территорией сказки, на которой логика уступала воображению. И за эти годы мне так и не хватило воображения вспомнить о последнем — пятом чувстве.

Но сегодня всё изменилось…

— Мириам…

— Да?

— Ты пахнешь моими грёзами.

— Я и есть твои грёзы.

Мы сидели на крыше храма. Вид на город, открывавшийся отсюда, мало меня волновал. Меня волновала Мириам. Окунувшись в вихрь чёрных волос, я уткнулся носом в её шею и жадно вдыхал этот колдовской запах.

Тёмные цветы с шоколадным оттенком. Жасмин, бергамот и смородина.

Запах был таким же сладостным и губительным, как и лукавый взгляд иссиня-чёрных глаз. Он был бархатным, как её чарующий голос.

Когда верхние ноты отступали, на их место приходили пряно-фруктовые ароматы орхидеи и лотоса, напоминавшие о дальних странах, в которых я никогда не бывал.

А когда и эти ароматы развеивались по ветру, оставался последний — самый мистический и сводящий с ума запах. Смесь ладана, шоколада, сандала и кожи.