Эдвард Ли - Ужас Иннсвича

— Не играйте со мной, Зейлен. Если хотите знать правду, то ваши психологические фокусы совсем не уместны. Так что будьте добры, скажите мне правду .

— Мы не знаем точно, как работает их политическая система, но мы думаем, что этот — один из их бывших глав, и он намного сильнее, чем другие.

— Это называется олигархическая монархия, Зейлен. Старший иерарх по статусу близок к государю или вождю Советского Союза, или этому человеку в Германии, Гитлеру.

— Да. Суверен. Государю не терпится увидеть твою чудесную маленькую Мэри. Как тебе это нравится? Он к ней неравнодушен . И, вероятно, это был он там, на озере. Но не волнуйся, он не будет трахать её, ему не позволено… но он, вероятно, сделает всё остальное.

Меня тошнило от этой информации, но в то же время я чувствовал себя преследуемым. Неосмотрительно я схватил пистолет и повернулся к озеру.

— Ты идиот, Морли? — сказал мне Зейлен, схватив за руку. — Даже если бы ты попал в цель, через две минуты за тобой погналась бы еще сотня. Они нас учуят . И у нас не будет ни малейшего шанса сбежать.

Я прислонился к дереву, охваченный мучительным отчаянием.

— Вы хотите сказать мне, что отчим Мэри был избавлен от геноцида, потому что…

— Потому что Мэри умоляла верховного Иерарха не убивать его. Она согласилась прятать его у себя дома, — сказал Зейлен. — Я даже думать не хочу, что ей пришлось сделать, чтобы получить такую услугу.

Я хотел убить его на месте за такие слова, но я знал, что правда была на его стороне. Вместо этого я собрал свои чувства и продолжил следовать за ним.

— Что насчёт тех, кто не в Городском Совете Олмстеда?

— Отверженных, как и меня, оставляют в покое, пока мы не расскажем посторонним, что здесь происходит, и пока мы не уйдем.

— Ну, эти твари не могут же быть повсюду, — заявил я.

Немного подумав, я предположил, что побег будет легко достижим.

— Конечно, это ты так думаешь , но почему тогда никто до сих пор ничего не знает? Как ты думаешь, почему Мэри всё ещё здесь? Это не потому ли, что она этого хочет? Никто из нас не хочет здесь находиться, — скажу я тебе.

— Из-за страха?

— Угу. В прошлом люди, в основном женщины, пытались сбежать. Они просто не могут смириться с отказом от своих детей. Но всех их вернули, — теперь выражение лица Зейлена стало холодным, — и они послужили примером. Этих тварей гораздо больше, чем кто-либо может предположить. Если ты сбежишь, то в конечном счёте, они выследят тебя, как ищейка вынюхивает след, Морли. Они перемещаются по любому существующему водному пространству, и они неимоверно быстры.

У меня не было выбора, кроме как подытожить:

— Даже если нам удастся выбраться отсюда, вы не считаете наши шансы на успех очень высокими.

— Нет, но когда они в такой ярости, как сейчас, если мы не попытаемся , то к утру точно умрем.

Водные пути, охота по запаху, — думал я. Если нам удастся вернуться в Провиденс, я поставлю людей Пинкертона на круглосуточное дежурство. Либо так, либо я перееду в место, очень удаленное от водных путей.

— Вон грузовик, — прошептал Зейлен, когда тропа привела нас на просеку в лесу, прямо за владениями Ондердонка.

Аромат готовящегося мяса висел в воздухе. Несколько лачуг стояли впереди под покровом ночи; между двумя из них я заметил пикап, который выглядел таким же обветшалым, как и всё остальное. Единственным звуком, который доносился до моих ушей, было недовольное хрюканье свиней.

— У Ондердонка одни и те же свиньи в течение многих лет, — последовало следующее ехидное замечание Зейлена, — они для отвлечения глаз. Держу пари, что этот деревенщина и его ребенок не готовили свинину в течение десяти лет.

— А где они сами? — спросил я. — Место выглядит заброшенным.

— Вероятно, они легли спать после того, как положили мясо в коптильню, — сказал он и указал на ряды подпертых металлических бочек, которые использовались для приготовления пищи. — Это хорошо… но на всякий случай достань пистолет.

Я повиновался и последовал за ним по заросшему периметру. Мы шли вперёд с большой осторожностью, чтобы не сломать ни одной веточки. Лунный свет и тени превратили лачугу в клинья света и тьмы, несколько маленьких глазок сверкнуло в хлеву, когда нас заметили свиньи.

— Что-то не так, — прокомментировал я, смотря на мешки возле коптилен, — эти мешки кажутся полными. Я собственными глазами видел, как Ондердонк тащил их из пещеры после того, как они с сыном срезали мясо с трупов.

Зейлен открыл полный мешок, в котором лежали шматки только что разделанного мяса.

— Да, и если мясо всё ещё в мешках, то какого черта…

Вопрос не требовал завершения. Полагаю, в глубине души я уже знал это до того, как мы подняли крышку одной из коптилен. Я посветил фонариком внутрь, и мы оба отпрянули.

Дым поднимался с розового пузырящегося лица Ондердонка. Ещё больше дыма исходило из разинутого рта, застывшего в маске ужасной смерти; его глаза стали мутно-белыми. Мощный, похожий на свинину аромат, распространялся по всей округе. Ещё одна коптильня решила судьбу мальчика Ондердонка, это зрелище было поистине ужасающее. Рост мальчика, его вес и видимое отсутсвие повреждений на теле сказали нам о том, что его засунули в коптильню живьём. Его глазные яблоки уже лопнули от температуры. Пар кипящего мозга вырывался из ушей и глазниц бедняги.

— Боже, спаси наши души, — прохрипел я.

— Чистокровные добрались до них, — прошептал Зейлен, — они могут быть всё ещё где-то здесь.

Данная перспектива меня совершенно не радовала. Не сговариваясь, мы медленно двинулись в сторону фургона, мои глаза не мигали. Но, тем не менее, я хотел знать ответы:

— Раньше вы сказали мне, что женщинам позволено оставлять первенцев, а остальных отдавать чистокровным.

— Да. Ну и что?

— Но, вы также сказали мне, что сами были отцом третьего и четвёртого ребёнка Мэри. Что за бездушный мерзавец мог отдать своих детей этим тварям в воде?

— Мне нечего сказать по этому поводу, Морли. У нас нет другого выбора , разве ты не понимаешь? Если я — бездушный мерзавец, то и твоя любимая Мэри тоже.

Я и слышать об этом не хотел. Я понимал , что если бы она не подчинилась, то её сын, брат и отчим стали бы пищей для чистокровных.

— И ребёнок, который у нас был, был случайностью, — продолжил он. — Полагаю, в то время я действительно любил её, это было до того, как она присоединилась к Совету.

Я поморщился, услышав жалкие попытки оправдания.

— Только богомерзкое чудовище может говорить о любви к женщине и использовать её, как товар.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь, — и тут же Зейлен захихикал, — и я всё равно не верю в Бога.

— Я должен сказать вам, что это очевидно…