Йон Линдквист - Движение. Место второе

Улица, которая раньше была пустой и служила связующим звеном между улицей Свеавэген и туннелем, теперь была занята четырьмя строительными вагончиками, составленными в два этажа. Вагончики закрыли вывеску ресторана на углу. Чтобы это компенсировать, на одном из них, на стороне, обращенной к улице Свеавэген, повесили плакат: «Бар и ресторан „Богемия“».

Когда я прошел мимо вагончиков, то понял, почему здесь разместили строительных рабочих. Всю ту сторону моего дома, которая примыкала к стене туннеля, покрывали строительные леса, затянутые в брезент, так что в квартирах у многих моих соседей, включая Эльсу, теперь стало темновато.

Рабочих не было видно. Вероятно, строительные работы приостановили на Рождество. Похоже было, что затевается ремонт, но почему только со стороны, примыкающей к туннелю? Неизбежно напрашивалась связь с тем, что я уже знал раньше. Движение произошло, и, возможно, что-то треснуло.

Я отставил в сторону свою ношу, чтобы набрать код на воротах. У меня болели руки. Женское избирательное право еще действовало. Потащил свои пожитки по лестнице и дальше во двор. Все выглядело как обычно, только все поверхности покрылись снегом. Между пожарной лестницей, воротами и прачечной были протоптаны тропинки, но около моего дома лежал нетронутый слой снега толщиной в несколько десятков сантиметров. Я окинул взглядом фасады и окна, но ничьих лиц не было видно, и никто не заметил моего возвращения. Я почувствовал некоторое разочарование. Вот же он я.

С трудом взобрался по лестнице и как следует отряхнул снег с ботинок на лестничной площадке, прежде чем достать ключ и открыть дверь. В нос ударил неприятный запах, и я попятился обратно на лестничную площадку, помахав ладонью перед носом.

Изменив собственным привычкам, я не истолковал ужасный запах как следы заговора или предзнаменование чего-то страшного. Можно считать это признаком твердой решимости вернуться, но я верно рассудил, что источником запаха является гниющий мусор в полном (как я сейчас понял) мусорном ведре внутри кухонного стола. Сделал глубокий вдох за пределами своего жилища, задержал дыхание и пошел решать эту проблему. Очевидно, пищевые отходы превратились во что-то другое, потому что, когда я выносил мешок наружу и выбрасывал в мусорный контейнер во дворе, из него капала жижа.

Я оставил дверь в домик открытой, чтобы проветрить, и пошел по тропинке к прачечной. Было непохоже, что там внутри кто-то есть, и я постоял в нерешительности, держа ключ в руке, а потом решил немного подождать. Лучше было сначала все привести в порядок, а только потом уже впутываться в то, что манило меня обратно.

Если еще осталось во что впутываться. Может быть, все уже закончилось – теперь начинается что-то другое – и я упустил свою возможность. Тишина двора и общая отгороженность указывали именно на это. С затухающим предчувствием в груди я пошел обратно домой и распаковал свои пакеты. Розовый куст поставил на телевизор. В текущем положении он казался мне другом.

Когда был наведен минимальный порядок, на меня накатила волна безнадежности. Я был так чертовски наивен. Бежал к метро, как будто меня ждало какое-то чудесное откровение. Но единственное, что я на самом деле сделал, так это сбежал. Не к чему-то, а от чего-то. От фарфорового контейнера для жидкого мыла и щетки на носу у Винни Пуха.

У меня не было работы, денег на оплату квартиры и плана, как это можно изменить. Я был даже не снова на первой дорожке, я был на нулевой дорожке. От чего-то перешел к ничему. Я бы с таким удовольствием оказался романтиком или искателем, но кем я был на самом деле? Кретином.

Пока я сидел в своем рабочем кресле, обхватив голову руками и ругая себя, услышал, как открылась и закрылась дверь в прачечную. Поднялся и посмотрел сквозь жалюзи, но смог увидеть только, что там внутри зажегся свет. Без особых надежд натянул ботинки и вышел во двор, где уже начало смеркаться. Было десять градусов ниже нуля, и, когда я пересекал двор, снег скрипел под ногами; потом я повернул ключ в замке прачечной и зашел.

Даже со спины я сразу узнал человека, который стоял перед запертой дверью в душевую. Бритый череп, куртка-бомбер, ботинки. Скинхед повернулся, узнал меня и кивнул.

– Вот, – сказал он, показав на дверь душевой. – У тебя есть отсюда ключ?

Может быть, еще не все было потеряно. Дверь по-прежнему была заперта с помощью тех же грубых накладок и навесного замка. Кто-то пытался попробовать накладки на прочность, но они не поддались.

– Нет, – сказал я. – А что там такое внутри?

– Не знаю, черт возьми. Как раз хочу узнать.

– А почему… ты хочешь это узнать?

– Потому что там что-то есть. Что-то, из-за чего у отца крыша поехала. Так у тебя есть ключ?

– Нет. Ключа у меня нет.

– А что ты тогда тут делаешь?

Я мог бы ответить, что нахожусь тут по той же причине, что и он, но, с одной стороны, мне не хотелось ни с кем объединяться в команду, а с другой стороны, взаимосвязи начали принимать определенную форму. Поэтому я спросил с максимальным безразличием в голосе:

– Тут живет твой отец, что ли?

Скинхед потерял ко мне интерес. Он стоял, прижав ладонь к двери в душевую, как будто пытался уловить вибрацию, и ответил:

– М-м-м.

– Он обычно ходит в костюме?

– Да, а что?

– Просто спросил.

Картина, частью которой я стал в тот день в Брункебергском туннеле, предстала совсем в ином свете. То, что я пережил, было не эротической фантазией, а отцовской тоской по сыну, тому самому, что сейчас повернулся ко мне и рассматривал меня, уперев руки в бока.

– Ты к этому совсем непричастен? – спросил он.

– Это по рекомендации Эльсы, или как?

– Нет.

Манера скинхеда говорить, его жесты и язык тела сбивали с толку. От такого человека не ожидаешь слов «причастен» или «рекомендация». К этому добавлялась какая-то учтивость в его поведении. Как будто он был журналистом раздела о культуре, который внедрился к скинхедам. Наверное, я так на него уставился, не отдавая себе в этом отчета, что он поднял брови и в более предсказуемой манере спросил:

– И чего ты пялишься?

– Ну, просто ты так не похож на других, которые… следуют твоему стилю.

– На скинов, в смысле?

– Да.

– Хочешь сказать, что любой, кто выглядит определенным образом, таким и является? Немного предвзято, нет?

– Даже не знаю.

– Ну, это почти у всех так. Они даже не знают.

Он фыркнул и покачал головой, как будто человеческая предвзятость не переставала его удивлять. Я уже хотел спросить, как его зовут, потому что хотел иметь название для этого противоречивого явления, но прежде чем успел что-то сказать, он вышел из прачечной не попрощавшись. Я огляделся и увидел: на столе для складывания белья что-то блеснуло. Гладкое золотое кольцо. Я взял его в руки и прочел надпись на внутренней стороне: