Йон Линдквист - Движение. Место второе

В лихорадочном желании устроить это немедленно я обыскал все карманы во всех предметах одежды, где были карманы, и порылся в ящиках письменного стола.

Поиски принесли мне тридцать две кроны пятьдесят эре. Вместе с теми деньгами, которые у меня были, и гонораром от компании «Общество паровых котлов», «Онгпаннефёренинген» это почти покрыло бы месячную квартплату. Но тогда не осталось бы ничего на еду и ни на что другое. Концы с концами не сводились.

Зазвонил телефон. Я предположил, что это София, и приготовился объяснять то, что объяснить было невозможно. Но это была не София. Я практически не успел ответить, потому что голос на другом конце провода произнес:

– Где тебя черти носили? Я все звоню и звоню!

– Не знал, что обязан отвечать на телефонные звонки.

– Ты вообще о чем? Обязан? Что это за разговор?

– Ну, прости. Меня не было.

Собеседник на другом конце провода фыркнул, а потом его голос стал спокойнее, и он спросил:

– Сигге тут? Да?

– Слушай, этот Сигге. Это человек?

– Человек?

– Да.

– Что ты этим хочешь сказать?

Если мы на самом деле разговаривали о том, что находилось в ванной, то казалось абсурдным называть это Сигге, но я все равно спросил:

– А как ты познакомился с Сигге?

Я ожидал еще одного уклончивого ответа, но собеседник на другом конце сказал:

– Болтал с ним. Тыщу раз.

– Ты говорил, что никогда не встречался с Сигге?

– Но с тобой-то я тоже не встречался, или как? И все равно мы сидим здесь и болтаем. Слушай, я не могу целый день на это тратить. Он пришел или нет?

Многочисленные вопросы, которые роились в голове, спровоцировали у меня речевую усталость материала, и я сказал только:

– Да. Он пришел.

– Отлично! Не так уж это было и чертовски сложно? О'кей, теперь я должен…

– Погоди. Просто… А где ты с ним говорил?

– В туннеле. В Брункебергском туннеле. Я там иногда стою и пою.

Уже с тех пор, как мой собеседник позвонил во второй раз, у меня было ощущение, что я слышал его голос раньше, но голос по телефону – это не то же самое, что голос вживую. Я говорил с тем самым бардом. Прежде чем я успел что-нибудь спросить, он положил трубку.

Розовому кусту не нравилось на новом месте. Когда я проснулся на следующее утро, он сбросил еще десяток листьев. Я поднял жалюзи и подставил куст под хмурый утренний свет. Я не хотел, чтобы куст умирал, но не знал, что могу сделать, чтобы ему помочь. Как часто случается, я чувствовал себя беспомощным перед силами, выходящими за пределы моего контроля.

Правую руку саднило, когда я натягивал одежду, чтобы пойти и сделать копию ключа Эльсы. Подумал, не наклеить ли пластырь на рану, но решил, что необходимости в этом нет. Уже образовалась корочка, которая стянула края раны. Решил оставить все так.

Когда я вышел за ворота, тихо падал снег и улицы были по-рождественски припудрены. Прислушался к звукам в Брункебергском туннеле, но музыки не было слышно. Идя по улице Туннельгатан, я думал про барда. Болтал с ним. Тыщу раз.

Внутри горы что-то было. Его потревожили или пробудили к жизни, когда копали туннель. Не нужно было читать «Властелина колец», чтобы ощутить дурные предчувствия из-за того, что дремало в горе. Настоящий предрассудок, в прямом смысле этого слова. Ничто не указывает на то, что сила, находящаяся по ту сторону от нас, желает нам зла. Самое верное предположение – она к нам безразлична. Не зло и не добро – просто движение и хаотичная возможность. Чего я не понимал, так это того, как бард мог общаться и болтать с этим. Я бы с удовольствием тоже это сделал.

Санта-Клаус по-прежнему стоял за своим мольбертом в витрине «Декоримы». Кто-то из сотрудников, наверное, был не без амбиций, потому что натюрморт на холсте казался более проработанным, чем накануне. Почти законченным. Снежинки медленно падали между мной и картиной. Женщина с красными щеками и большим пакетом в руках неподвижно стояла на том самом месте, где два месяца спустя погиб Пальме. Рождественское настроение максимально сгустилось.

Я спустился в вестибюль метро Хёторгет и отыскал сапожника и мастера по изготовлению ключей, который, как я знал, там работал. Ему понадобилось три минуты, чтобы сделать копию ключа от душевой, и он отдал ее мне, пожелав счастливого Рождества.

Когда я снова стоял на улице Кунгсгатан, я решился. Чтобы быстро набрать немного денег, я должен был делать то единственное, что у меня получалось хорошо. Казалось, что возвращение к уличным выступлениям – это откат назад, но другой возможности я не видел. Идя домой, размышлял о том, какие места подходят для выступлений, и остановился на «Галерее» – общественном пространстве, где было много людей в подходящем настроении.

Прошло около полугода с тех пор, как я последний раз показывал фокусы на улице, и я чувствовал себя не в форме. Соответственно, когда приближался к воротам, я начал зевать, как будто для того, чтобы выпустить бабочек из живота.

В нескольких метрах от ворот была лестница. Я был так погружен в размышления о фокусах, что заметил Томаса, который там сидел, не раньше чем он произнес:

– Счастливого Рождества!

Он сказал это так громко, что я вздрогнул и остановился.

На нем были шапочка и спортивная куртка, и только подогнутые джинсы и ботинки «Доктор Мартенс» выдавали его идеологию. Он выкрикнул поздравление таким тоном, как будто воскликнул «Achtung!» [21] Внимание! (Нем.) и я осмелился щелкнуть каблуками и с намеком на поклон так же неуместно громко ответить:

– Тебе тоже!

Томас ухмыльнулся и похлопал по ступеньке рядом с собой.

– Присядь на минуту.

Ключи жгли карман, и я не хотел говорить с ним о прачечной, но отказать Томасу без причины не представлялось возможным, поэтому я присел на ступеньку. Томас изучающе посмотрел на меня и спросил:

– Как дела?

– Хорошо. Ну, то есть… нормально. А у тебя?

Томас снова окинул меня взглядом. Я осознал, что на мне надет свитер в катышках, дешевая куртка и потертые ботинки. Поэтому Томас задал логически вытекающий из этого вопрос:

– Тебе деньги нужны?

Может быть, не только одежда, но и что-то другое, что исходило от меня, сигнализировало о моей острой потребности в деньгах. Я пожал плечами и ответил:

– Ну… да. А что?

– Хочешь вместе со мной кое-что сделать?

– Что сделать?

Томас скорчил гримасу: типа «не выделывайся, ты понимаешь, о чем я говорю».

Некоторым образом я понимал, поэтому сказал:

– А если поподробнее?

– Забрать кое-какие вещички. В одном доме.

– А тот, кто живет в доме, не знает, что вещички заберут?

– Можно и так сказать. Должно выйти пятьдесят тысяч. Получишь двадцать процентов.