Йон Линдквист - Движение. Место второе

Единственным, кто уже пришел, была Петронелла. Она сидела на стуле и обмахивалась газетой. Наверное, ей стоило огромных усилий прийти, потому что она весила примерно на тридцать килограммов больше, чем при нашей первой встрече. На подлокотник кресла вываливались ее круги жира.

Когда я вошел, она с грустным видом повернулась ко мне и сказала:

– Это невозможно.

– Что невозможно?

– Жить. Невозможно жить. Без.

– Нет. Это сложно.

Петронелла покачала головой, и мягкий мешок жира под ее подбородком закачался из стороны в сторону. Она сказала:

– Не сложно. Невозможно. Не получится.

– Должно получиться.

– Почему?

Я тоже задавал себе этот вопрос, не придя ни к какому ответу. Зачем жить? В конце концов, все зависит от того, считаете ли вы альтернативный вариант привлекательным или нет. Может быть, от чего-то еще. Я сказал:

– Если в лесу лежит стрелка. То ты идешь по ней. Просто потому, что она там есть.

– Что ты имеешь в виду?

– Не знаю. Мы здесь.

– Я не хочу быть здесь.

Один за другим к нам присоединились остальные, пока не собрались все. Некоторые выражали чувства того же характера, что и Петронелла, но только Гуннар проявил ту же степень отчаяния. Повязка покрывала его левую руку. Он не поставил под сомнение мое сообщение по телефону и после разговора со мной вышел на кухню на своем рабочем месте, включил плиту на максимум и положил на нее руку. Теперь он находился на больничном на неопределенный срок.

Сусанна, Оке и Эльса были больше похожи на меня. Они как будто хоронили родственника, но, по крайней мере, это были не их собственные похороны. Эта жизнь закончилась, но, в отличие от Петронеллы и Гуннара, они могли принять во внимание, что, возможно, есть еще и другая, хотя сейчас ее было трудно разглядеть.

Мы открыли дверь в душевую, где белое в ванне самостоятельно двигалось, как какое-то существо, заключенное в толстый слой резины и дергающее конечностями в поисках выхода.

– Что происходит? – спросила Эльса, стоя рядом со мной.

– Понятия не имею, – сказал я. – Это меняется. Все меняется. Это кончается.

Мы потушили свет в прачечной, заблокировали дверь, просунув метлу через ручку, и сгрудились вокруг ванны. Пришлось помочь Петронелле опуститься на колени. Мы смотрели друг на друга, и в комнате настолько сгустилась наша грусть, что над головами повисла седьмая невидимая фигура. Мы порезали руки и прижали ладони к белому.

Кровь текла тонкими струйками, собиралась в лужицы, из которых как под осмотическим давлением всасывалась в поверхность, похожую на кожу. Но ничего не происходило. Мы не перенеслись.

Гуннар хлопнул рукой, так что белая масса задрожала, и закричал:

– Давай! Давай! Еще один раз!

Как будто его мольба была услышана, забрезжил луг, а затем все снова исчезло. Мы склонились вокруг края ванны.

– Нужно больше крови, – сказал я. – Ему нужно больше крови.

– Откуда ты знаешь? – спросила Сусанна.

– Я ничего не знаю. Просто догадываюсь. Если у кого-то есть более точное предложение, не стесняйтесь делиться.

Ни у кого не было лучшего предложения. Я снова наклонился над краем и поставил острие ножа на то место, где начиналась одна из линий крестообразного рубца. Несмотря на то, что я много раз причинял себе боль, я почувствовал сопротивление. С одной стороны, это будет рана гораздо больших размеров, чем раньше, и будет действительно больно, а с другой стороны, я разрушу то, что тело залечило.

Я стиснул зубы и начал разрез. Первые несколько сантиметров дались легко. Нож был острым, и не нужно было сильно давить, чтобы проткнуть кожу. Потом наступила реакция. Раньше я просто делал разрез, а потом опускал руку и путешествовал. Теперь чувствовал, как нервы протестуют и через руку доносят колотящуюся боль и отвращение до мозга, который кричит: «Стоп, стоп!»

Я не остановился. Шрам тянулся на верхней стороне руки, поэтому не было риска разрезать артерию. Это было просто мясо, которое нужно было разрезать и выпустить сок жизни. Когда я дошел до запястья, то прикрыл глаза и прищурился, притворяясь, будто то, что находится передо мной, это просто кусочек бледной плоти, который я разрезал.

Другие чувства обмануть не удалось. Рот наполнился вкусом ржавого железа, и я услышал, как капли падают в ванну. Левая рука онемела и неохотно заканчивала свою работу, поэтому я сильнее обхватил рукоятку и начал двигать нож обратно к локтю крестообразным движением. Когда разрезы пересеклись, я тяжело дышал и продолжал делать разрез по направлению вверх.

Вся рука теперь была залита кровью, так что я даже не мог видеть шрам и заканчивал резать последние сантиметры вслепую.

Отпустил нож, позволив ему упасть на пол, положил пульсирующую, горящую руку на поверхность и почувствовал, что рука прилипает к ней, как будто ее тянет слабый магнит или что-то засасывает. Сквозь полузакрытые веки я увидел, что соседи тоже подняли свои ножи и резали себя дольше и глубже, чтобы белый цвет окрашивался красными потоками. Только когда изменилось освещение, я открыл глаза. Мы были на лугу.

Гуннар бежит, вздымая руки к небу. Его крики так же торжественны как и боль. Чернота на горизонте ближе, чем когда-либо, и мы словно находимся на дне мешка, который медленно завязывают У моих ног кольцо, которое носил Ларс, и его золотые пломбы. Все остальное потерялось и пропало. Я оставляю все лежать как есть.

Мы делаем все, что можем и что любим делать в этом месте, только более интенсивно и долго. Мы находимся в своих настоящих телах, мы боремся, обнимаемся, танцуем и наслаждаемся, как будто это последние минуты перед попаданием бомбы после чего все закончится.

Мы никогда не оставались в поле так надолго – и достигаем точки, когда наши луговые тела также истощаются. Я, Оке, Сусанна и Эльса по-прежнему лежим на спине в траве. Только дети в теле Эльсы продолжают двигаться, и их хихиканье поднимается в небо.

Я поворачиваю голову и вижу, как толстая дама Петронеллы движется во тьму. Она проходит всего несколько шагов, прежде чем ее тело падает под собственным весом. Пытается встать на ноги, но без опоры может только переваливаться со стороны на сторону, как выброшенный на берег кит.

Мы знаем, что она пытается сделать и почему, поэтому встаем и помогаем ей. Оке, сильнейший, хватает ее за оба запястья, а Сусанна и я берем за ноги. Луговое тело Эльсы, как и тело Петронеллы, не в состоянии сделать что-то большее, чем просто существовать. Она тащится за нами, пока мы тянем Петронеллу в темноту общими усилиями.

Чем больше мы приближаемся, тем сильнее чувствуем тягу. Тьма тянет к себе наши тела, но только Петронелла отвечает на зов. Мы не знаем, что там, но Петронелла отказывается возвращаться в обычный мир. Все что угодно лучше, чем это.