Александр Форш - Зов черного сердца [litres]

Откуда вышел тот пацан, Жора не понял, просто вдруг взял и появился перед ним. А раз появился, значит мертвец. Да еще, похоже, неприкаянный, больно уж вид скорбный.

Пацан поманил Жору за собой, отводя подальше от пламени, жар которого становился все ощутимее, и отдельные сполохи его проявлялись то тут, то там. Легче было подчиниться, чем начать выяснять причину появления мертвяка немедленно.

Жора опасался, что покойничек окажется свежим и именно его нынешней ночью принесли в жертву. Если так, придется смириться, ничего он ему не расскажет, просто-напросто не сможет. К счастью, хотя какое уж тут счастье, пацан совсем молодой, лет пятнадцати от роду, говорил призрак охотно и бойко. Другое дело – что говорил! А нес он какую-то околесицу.

– Ты не помнишь меня, – пацан не спрашивал, утверждал ломающимся подростковым голосом, – они тебя изменили.

– Кто они? – Жора знал, покойнички могли сходить с ума и после смерти. Поблуждай вот так пару сотен лет, по-любому с катушек съедешь. Хотя одежка на пацане казалась вполне себе современной.

– Ведьмы, – беспечно выдохнул пацан, словно речь шла о чем-то совершенно обыденном. – Их здесь больше нет, они ушли. Только ты и этого не помнишь.

В его голосе сквозило плохо скрываемым сожалением и тоской. Жоре стало его жаль. Сердце сжималось от необъяснимой нежности, но он точно был уверен, что пацана видит впервые. Тот его с кем-то путает, такое с неприкаянными случается, липнут к первому попавшемуся теплокровному, льнут как котята озябшие, а после тянут из живого силу. Сами могут и не хотеть такого, да против природы не попрешь.

– Зачем тогда заговорил, если я ничего не помню?

– Ты у меня один остался. Все остальные меня бросили, разъехались.

– Послушай, пацан, – терпеливо начал Жора, но призрак перебил его, как обухом по загривку огрел словами:

– Меня Женя зовут. Ты не помнишь меня, папа?

Вот же заело, как сломанный патефон «не помнишь да не помнишь!»

– Там кто? – кивнул Жора в сторону храма, где уже отчетливо видно было упирающийся в небо столп, отсекая царапнувшее по уху слово.

– Никого. – Пацан покачал головой. – Сегодня они не здесь.

– Ты сам-то откуда взялся? – говорить, только бы не думать, не вспоминать.

– Вчера мы с друзьями пришли за реку. Потом пропал Толстый, девчонка все причитала, что никуда без него не пойдет. Мы с Марком разделились, и теперь я не знаю, как попасть домой.

– Вчера говоришь? – Точно неприкаянный. Такие часто ничего о себе не помнят после дня смерти. Сколько же лет он здесь шляется? Скоро совсем прозрачным станет, даже такие как Жора его не увидят. Видать похож он на батю пацана, раз тот его так называет. Да ему не сложно, подыграет, авось и поможет чем. – Сынок, твой дом теперь здесь.

– Не верю! – Пацан оказался очень близко, от него тянуло холодом и болотной вонью. – Забери меня! Я домой хочу! Не буду больше убегать, честно!

– Здесь твой дом, я сказал. – Жора голоса не повышал, только представил между собой и пацаном защитную стену. Тот отшатнулся, зашарил слепо ладошками, будто по стеклу. – Я ничем не помогу. Если ведьмы тебя убили, только они и могут тебя дальше отправить.

– Это не ведьмы сделали. – Мертвец склонил голову набок. – Ведьмы там были и сказали, что не дадут меня в обиду, а тот другой ответил, что он в своем праве. Сказал, что ведьмы забрали одного из них, за это они заберут меня. Почему меня? Я ведь ничего не сделал!

Пацан начал кричать, кидаться на прозрачную преграду. Жоре стало его жаль. Пусть он не его отец, да сердце ведь не железное, все чувствует. Дома у него есть Мишка, который его за пустое место считает, не то что батей назвать. Вроде и вымахал лось, в душе все равно подростком остался и бунтует совсем по-детски.

Внезапно Жору качнуло так, что едва на ногах устоял. Покойник наблюдал, не делая больше попыток прорваться, только глазюки щурил. Стена пошла трещинами, чуть простояла и осыпалась искрами, которые тут же впитались в черную землю. Пацан не кидался, видать, совсем сил не осталось даже на то, чтобы присосаться. И смотрел теперь с нескрываемой жалостью.

– Ты не помнишь меня, – завел прежнюю песню. – Но и я, выходит, не вчера с друзьями за реку пришел? Ответь, папа.

– Не вчера. – Жора не чуял ног, тело стало ватным, непослушным. – Сколько точно ты здесь, не скажу, может, пять лет, может, и все пятнадцать. Ты умер, пацан.

– Знаю, – неожиданно выдал тот. – Помню, как под землю проваливался. Как кричал помню. Меня будто тащил кто снизу. Потом ворон прилетел. Слепой. Ворон и напугал того, кто меня у ведьм выменял на своего, потому я не весь под землю провалился. Больно.

Жору как током пробило. Это «больно» вдарило в челюсть, выбивая дух. Не помнил он пацана, точно не помнил! А вот это самое «больно» вдруг вспомнил. Руку, протянутую к нему, вспомнил и знакомца своего белоглазого.

Голова взорвалась изнутри, череп острыми краями осколков впился в мозг. Жора рухнул на колени, прикусив язык, отчего рот наполнился соленым, в глазах потемнело. Обхватил голову руками – цела вроде, не лопнула. С трудом веки разлепил, пацан стоит рядом, а пальцы его гладят седую Жорину макушку. От холода или еще по какой причине, но боль потихоньку отступила. Отдышавшись, понял, что подняться пока не сможет, нужно полежать. Этот не причинит вреда, силы в нем не осталось почти, не присосется. Если вообще собирался присасываться-то.

– Я его не видел, – голос пацана убаюкивал, – зато ты можешь посмотреть.

Он говорил и будто сам удивлялся, откуда берутся нужные слова. Ведь минуту назад себя не осознавал, не помнил, как здесь очутился.

– Он сказал, что я его часть.

– Чья?

– Не знаю. Показать тебе?

– Как покажешь, если сам не видел?

– Не знаю, а показать могу.

– Валяй. – Жора растянулся на земле, которая почудилась ему мягкой периной.

Больше он ничего не успел ответить, когда в легких вспыхнул пожар, рот моментально пересох, так что язык прилип к небу.

Над головой повисло серое солнце, почти без лучей, а сам он лежал теперь на мягком песке.

Так вот почему перина померещилась…

…Корабль прибыл в порт глубокой ночью, плотная духота сразу приняла его в свои объятия. Лука уже облачился в монашескую рясу и вышел на палубу, всматриваясь в непроглядную темень впереди. И как только капитан отличил место швартовки? Вскоре зрение начало выхватывать какое-то движение, к ним направлялись лодки, коих оказалось больше ожидаемого. Да кто же знал, как оно выйдет…

Из всей команды выжило чуть больше дюжины человек, среди которых четверо его братьев из обители. Трупы, раздувшиеся и почерневшие, измененные болезнью до неузнаваемости, выбрасывали за борт в надежде прогнать заразу. Потом этими же руками ели и от скуки устраивали кулачные бои. Почти все, кто касался тел, впоследствии погибали.