Александр Форш - Зов черного сердца [litres]

Дверь Кольцов открывал с решительностью бультерьера, готового вцепиться в глотку посмевшему забраться на его территорию. Пусть территория казенная, но сейчас он здесь хозяин.

Бультерьер превратился в крохотного шпица, стоило отвориться двери. Если бы мог, он бы и хвостом завилял.

– Ты? – На зрение Кольцов не жаловался, а теперь вдруг засомневался, не пора ли обратиться к окулисту.

– А ты кого-то другого ждал? – Женщина с чемоданом в одной руке и зонтом-тростью в другой уверенно шагнула из полумрака лестничной клетки в тесную прихожую.

– Странный вопрос поле стольких-то лет. Не находишь?

– Не вижу ничего странного, Тимоша. – Она скинула туфли, сразу сделавшись меньше ростом, поставила в угол зонт. Абсолютно сухой, весь день на небе ни тучки, но эта женщина любила перестраховываться. Вот и с ним она однажды перестраховалась, совсем как с этим зонтом. – Обычный вопрос. Да, небогато ты живешь.

– Квартира служебная. – Оправдываться перед ней когда-то было делом обыденным, теперь же сыграла роль давняя привычка. – Ты какими судьбами? И как меня нашла?

– Тимоша, Тимоша, – покачала головой с красивой укладкой женщина, – какой же ты всё-таки мужлан.

– Марина, если ты приехала меня оскорблять, могла бы сделать то же самое по телефону. – Отступивший было бультерьер обнажил клыки. – К тому же следовало предупредить о своем визите.

– А разве жена обязана оповещать мужа о подобных вещах? – На ее симпатичном лице проявилось самое настоящее удивление.

– Бывшая жена, – с нажимом поправил он.

– Именно поэтому я и приехала, дорогой мой. Мне нужен развод. Если ты не забыл, мы так и не дошли с тобой до загса, чтобы подать заявление.

– Чемодан зачем? У меня одна кровать, и я не собираюсь делить ее с тобой.

– Боишься, скомпрометирую тебя перед новой пассией? – Женщина вытянула шею, пытаясь заглянуть за спину Кольцова: – Дорогуша, выходите, я не кусаюсь!

– Прекрати паясничать! – Он схватил ее за плечи, оттесняя к двери. – Здесь никого нет, я один. Но даже если бы был не один, это все равно не твое дело! Хочешь развода, будет тебе развод! А сейчас проваливай!

– Тимоша, убери, пожалуйста, руки. – Она улыбалась змеиной улыбкой, гипнотизировала взглядом, и Кольцов сдался, ослабил хватку. – Я не для того тащилась в ваше захолустье, чтобы просто взять и уйти. Нам нужно поговорить.

– О чем? – устало выдохнул он, понимая – спорить с ней бесполезно, все равно добьется своего. – Ты на самом деле не вовремя, у меня работы вал.

– Работа всегда стояла у тебя на первом месте, Тимоша.

– Прекрати меня так называть! – огрызнулся он, разворачиваясь к женщине спиной, что в данном случае означало капитуляцию с последующим приглашением пройти в квартиру.

– С чего вдруг? – удивление выглядело искренним. – Раньше тебе нравилось, как я называю тебя.

Нравилось. Даже в самой жаркой ссоре стоило Марине промурлыкать его имя в уменьшительно-ласкательной форме с чуть игривыми интонациями, как он немедленно терял весь настрой на продолжение выяснения отношений, капитулировал перед женщиной. Своей женщиной. Капитуляция тогда не казалась ему позором, как и не являлась им на самом деле. Ведь сдаться на милость той, которую любишь, не может быть чем-то постыдным и низким. Он был готов разжигать пожар скандалов снова и снова, лишь бы она тушила их простым произнесением его собственного имени. К счастью, Марина была умницей и всегда понимала, когда приходила пора тихонько сказать: «Тимоша, мы справимся, не переживай!» Или любую другую банальность, становившуюся в ее устах могущественным заклинанием от всех бед и несчастий.

Но между «тогда» и «сейчас» давно пролегла огромная пропасть. Тогда он млел от ее голоса, запаха тела, легкости волос, а теперь не чувствовал ничего, кроме странной обиды, которой вроде и быть не должно, ведь он сам отпустил ее тогда, видя, как она мучается рядом с ним, терпит более сильную соперницу, забирающую его у нее.

«Ты женат на работе, Тимоша, – отчитывала его Марина, собирая вещи и стараясь не смотреть на притихшую в углу дочку. – Лучше нам какое-то время пожить отдельно. Надеюсь, ты поймешь, чего теряешь, и одумаешься».

Он одумался, правда, оказалось поздно. Это уже потом он узнал, что уходила Марина не к родителям, как сказала ему, а к другому мужчине. Она уже встречалась с тем другим, когда прижималась горячим боком в постели к законному мужу и тихо шептала: «Мой Тимоша».

Кольцов нашел того другого, хотел начистить морду, как было бы честно и не стал. Разве тот другой виноват, что смог дать Марине то, чего не дал он? Или тот другой заслужил получить зуботычину за подаренное счастье женщине? Пусть и чужой женщине…

Сложнее всего оказалось не видеться с дочерью. Годы шли, его девочка росла, превратившись из симпатичной куколки в прекрасную бабочку, за которой он мог наблюдать издалека, не имея возможности приблизиться. Бабочка считала его негодяем, бросившим маму в сложный период. Так ей сказала Марина, и она поверила матери, даже не попытавшись выслушать вторую сторону.

Он со многим смирился, кроме этой вот невозможности просто обнять любимую дочурку.

– Скажи, она называет того другого папой? – Спросил Кольцов, когда они сидели на кухне. Марина пила черный чай без сахара, бросая на Тимофея короткие взгляды.

– Нет, – ответила она. Слишком быстро, чтобы успеть придумать версию, отличающуюся от правды. – Долго же ты выжидал, чтобы спросить. Полегчало?

– Полегчало, – не стал скрывать он. – Как она? Замуж не собирается?

– В школу милиции она собирается! – зло выплюнула Марина, бухнув чашкой о блюдце, отчего чай выплеснулся на стол. – Можешь радоваться. Передал девке гнилые гены!

– Еще десять раз передумает. – Кольцов забрал чашку, поставил ее в раковину и стал вытирать пятно со стола. Про себя же он решил: «Нет, не передумает. Его девочка родилась упрямой. Если чего решила, сделает обязательно».

– Передумает она, как же! Я уже ставила ей тебя в пример, думала смогу переубедить. Ни в какую!

– Зачем ты продолжаешь настраивать дочь против меня? – Кольцов не обратил внимания на то, как с тряпки на пол начала капать мутная жидкость, просачиваясь сквозь его побелевшие пальцы.

– Я забочусь о ее будущем! Если тебе нравится такая жизнь – твое право, но не впутывай сюда мою дочь!

– Во-первых, она и моя дочь тоже! – Тряпка полетела в раковину, жалобно звякнула чашка. – А во-вторых, не перекладывай на меня ответственность за свои ошибки! Предъявляй своему новому хахалю!

Он многое хотел высказать, даже открыл было рот, когда Марина вдруг ссутулилась, уголки ее губ скорбно опустились и она, будто нехотя, произнесла: