Дин Кунц - Краем глаза

Мария после маленького глотка шардоне упорхнула на кухню, вроде бы для того, чтобы тоже проверить пирог с артишоками, который она принесла, а на самом деле чтобы промокнуть глаза смоченным в холодной воде полотенцем.

Дети, конечно, пожелали узнать, что означает фраза о курице и яйце, все много смеялись, а потом, когда Бонита и Франческа помогали матери раскладывать по тарелкам куски пирога, Барти наклонился к матери и, указав на стол, восторженно прошептал:

– Посмотри, какие радуги!

Она проследила за его взглядом, но не заметила ничего необычного.

– Между свечами, – пояснил он.

Они обедали при свечах. Большой канделябр со свечами из ароматического воска стоял на комоде, но Барти говорил о пяти красных свечах, расставленных в центре стола, вокруг букета из еловых веток и белых гвоздик.

– Между язычками пламени, видишь, радуги.

Агнес не видела многоцветных дуг, переброшенных от одной свечи к другой, и подумала, что сын хочет, чтобы она смотрела на резной хрусталь бокалов, грани которых действительно переливались всеми цветами радуги.

Наконец каждый получил свой кусок пирога с артишоками, дочки Марии заняли свои места, и Барти, моргнув, вздохнул: «Радуги пропали» – хотя бокалы по-прежнему поблескивали красным, оранжевым, желтым, зеленым, голубым, синим и фиолетовым. А потом Барти с таким аппетитом набросился на пирог, что Агнес тут же забыла про загадочные радуги.

После того как Мария, Бонита и Франческа ушли, а Агнес и ее братья принялись за уборку и мытье посуды, Барти пожелал им спокойной ночи, поцеловал и ретировался в свою комнату со «Звездным зверем».

Ему уже два часа как полагалось спать. В последние месяцы режим у него определенно сбился. Иной раз он целыми днями ходил сонный, а вечером вдруг оживал, как совы и летучие мыши, и мог читать глубоко за полночь.

Агнес понимала, что в данном случае нельзя полностью полагаться на книги по воспитанию детей, имеющиеся в ее библиотеке. Уникальные способности Барти требовали особого подхода. Поэтому, несмотря на поздний час, она разрешила ему почитать о Джоне Томасе Стюарте и Ламмоксе, зверушке Джона из другого мира.

Без четверти двенадцать, заглянув в комнату Барти по пути в спальню, она увидела, что он все читает, подложив под спину подушки.

– Хорошая история? – спросила она.

Он на мгновение поднял голову:

– Фантастическая!

И вновь уткнулся в книгу.

Без десяти два Агнес проснулась словно от толчка. Не отпускала смутная тревога, причину которой она не могла установить.

В окно вливался лунный свет.

Огромный дуб во дворе спал, укутавшись безветрием ночи.

Тишина царила и в доме. Ни незваных гостей, ни призраков.

Агнес выбралась из постели, подошла к комнате сына. Он заснул сидя, с книгой в руках. Она осторожно высвободила «Звездного зверя» из его ручонок и, прежде чем закрыть книгу и положить ее на ночной столик, вложила клапан суперобложки между страницами, на которых он остановился.

Когда Агнес поправляла подушки и укрывала Барти одеялом, тот наполовину проснулся и забормотал о том, что полиция собирается застрелить бедного Ламмокса, который и не хотел причинять столько вреда, но его напугали выстрелы, а если ты весишь шесть тонн, у тебя восемь ног и вокруг мало свободного места, обязательно что-то да заденешь.

– Не волнуйся, – прошептала Агнес. – Ничего плохого с Ламмоксом не случится.

Он закрыл глаза и вроде бы заснул, но, когда она выключила свет, прошептал:

– У тебя опять нимб.

Утром, приняв душ и одевшись, Агнес спустилась вниз и нашла Барти за кухонным столом. Он ел овсяные хлопья, залитые молоком, не отрываясь от книги. Позавтракав, вернулся в свою комнату, читая на ходу.

К ланчу закончил книгу и, переполненный впечатлениями, все время забывал о том, что надо есть. Когда мать напоминала ему о полной тарелке, он начинал рассказывать ей об удивительных приключениях Джона Томаса Стюарта с Ламмоксом. Она слушала его, и ей казалось, что написанное Хайнлайном – не научная фантастика, а чистая правда.

Потом Барти устроился в одном из больших кресел в гостиной и принялся перечитывать книгу заново. Впервые в жизни он перечитывал роман… и к полуночи вновь перевернул последнюю страницу.

На следующий день, в среду, 27 декабря, Агнес отвезла его в библиотеку, где он взял две рекомендованные библиотекарем книги Хайнлайна: «Красная планета» и «Космическое семейство Стоунов». Судя по его энтузиазму по дороге домой, детективы оказались легким увлечением, тогда как фантастика стала истинной любовью.

Агнес с нескрываемым удовольствием наблюдала за сыном. Благодаря Барти она видела, каким могло бы быть ее детство, если бы не отец. Иногда, слушая рассказы Барти о приключениях Стоунов или тайнах Марса, Агнес чувствовала: где-то, пусть на самую малость, она остается ребенком и ни человеческая жестокость, ни время не в силах лишить ее свойственного только детям чистого восхищения жизнью.

В четверг, в четвертом часу дня, Барти в тревоге прибежал на кухню, где Агнес пекла пироги с пахтой и изюмом. Держа «Красную планету», открытую на страницах 104 и 105, Барти с горечью пожаловался на то, что в библиотеке оказался дефектный экземпляр.

– На странице какие-то зигзаги, буквы перекошены, совершенно невозможно разобрать слова. Можем мы купить такую же книгу? Поехать и купить прямо сейчас?

Вытерев вымазанные в муке руки, Агнес взяла книгу из рук мальчика, посмотрела и не нашла никаких дефектов. Пролистнула несколько страниц назад, потом вперед, но везде увидела лишь четкие, ровные строчки.

– Покажи мне эти зигзаги, сладенький.

Мальчик не ответил сразу, и Агнес, вскинув глаза с «Красной планеты» на сына, увидела, что он как-то странно смотрит на нее. Прищурился, словно в изумлении, потом выдавил из себя:

– Эти зигзаги перепрыгнули со страницы на твое лицо.

Смутная тревога, от которой она проснулась в ночь на вторник, время от времени возвращалась и в последующие два дня. И теперь у нее перехватило дыхание и сжало грудь: она поняла, что на то есть причина.

Барти отвернулся от нее, оглядел кухню.

– Ага. Зигзаги у меня в глазах.

Агнес вспомнились нимбы и радуги, от которых вдруг повеяло чем-то зловещим.

Она опустилась перед мальчиком на одно колено, положила руки ему на плечи:

– Дай-ка мне взглянуть.

Он прищурился.

– Раскрой глаза пошире.

Он раскрыл.

Те же сапфиры и изумруды, окруженные белоснежными белками, с черными зрачками посередине. Прекрасные своей загадочностью глаза, по ее разумению, такие же, как прежде.

Она могла списать эти зигзаги на перенапряжение глаз: слишком уж много Барти прочитал за последние дни. Она могла закапать ему в глаза капли, могла попросить отложить книгу и поиграть во дворе. Могла напомнить себе, что не относится к тем матерям, которые каждый чих ребенка принимают за пневмонию, а за каждой головной болью подозревают опухоль мозга.